Выбор
Шрифт:
— А когда?
— Вот через пару дней и поедет. Еще погуляем по ходам тайным?
Устя кивнула.
— Погуляем, конечно. Боря, поговорить с тобой хочу серьезно. Скажи, что ты об Утятьевых знаешь?
— То же, что и все, может, чуть больше. Да кажется мне, тебя не это волнует, не имения, не налоги, не торговля их?
Устя скрывать не стала.
— Не это. Боря, во мне кровь волховская есть. А в Утятьевых? Ничего такого не замечено было?
Царь как стоял, так рот и открыл.
— Утятьевы?
— Когда б в Анфисе или ком из ее родных кровь проснулась — то дело другое, я бы почуяла. А пока кровь молчит, ничем она от обычного человека отличаться не будет. Может красивее быть, болезнь ее стороной обойдет, удачи чуточку больше будет — где ж такое увидеть?
— Красота — да. Ну так у нас красивых баб хватает, чай, не Джерман какой, там-то ежели баба краше лошади, так сразу и ведьма. Везение? Не знаю.
— А давно ли за уток титулами да поместьями жаловали?
— За уток — не обязательно, да случай — он разный бывает. К примеру, государь к жене тогдашнего Утятьева похаживал, али к дочери его? Может быть?
— Может. А все же я б проверила.
— А как?
— В рощу бы нас съездить, к Добряне. Она из Беркутовых, они всегда Живе служили, себя не жалея. Может, она чего и знает?
— Сегодня не получится. Постараюсь на днях это устроить, мы пешком не дойдем, кони нужны.
Устя подумала, что она как раз ножками и бежала, но… верхом всяко лучше. И быстрее.
Подождет она.
Опять же, она-то по осени шла, а сейчас, по снегу глубокому, да без дорог… нет, не обернуться за несколько часов, тут и мечтать не стоит.
— А с государыней Мариной поговорить можно? Боря?
— О чем, Устёна?
— О важном спросить хочу, государь.
— Устя!
— Прости, а только и правда — поговорить мне с ней надобно. До того, как отошлешь ты ее.
— Хорошо, хочешь поговорить — пойдем, провожу я тебя. Но я с тобой пойду.
— Не будет она при тебе откровенна. Уж прости, а только и сил, и времени больше потребуется, чтобы разговорить ее, к чему нам их зря тратить?
— Тогда просто послушаю.
— Через глазок потаенный? Хорошо, Боря. Мне от тебя таить нечего, а вот ей… только не вмешивайся, даже когда что-то страшное или странное услышишь. Не вмешивайся, умоляю!
— Хорошо, Устёна. Хочешь — прямо сейчас пойдем?
— Хочу, Боря. Нет, не хочу, а надобно.
Платон Раенский к Любаве нередко захаживал, никто и не удивился. Родня, чай.
Вот и сейчас пришел, поклонился по-родственному, шубу расстегнул. Царица уже в постели лежала, на локте приподнялась, удивилась.
— Платоша? Случилось чего?
— Поделиться хотел, Любавушка. А там, может, ты чего придумаешь, может, чего подскажешь.
— Чем поделиться?
Любава дождалась, пока дверь закроется, а
— Кажись, нашел я, ради кого царь с женой разводиться вздумал.
— И кто ж эта стерва?
— Марфа. Михайлы Данилова дочка.
Любава брови нахмурила, долго припоминать и не пришлось.
— Красивая. Черноволосая такая, верно?
— Верно. Она о государе всех подряд расспрашивает.
— Не о Феденьке?
— Нет, Любушка, именно о Борисе. А еще сам он ее на отбор предложил.
— Рисковал ведь, Феденька мог бы и ее выбрать?
— Ничем не рисковал. Феденьке хоть ты роту красавиц построй, ему никто, кроме Заболоцкой не надобен.
Любава глазами зло сверкнула, но про Устинью говорить не стала. Не до того.
— И все это?
— А сегодня их вместе видели. Государь ее в покои проводил, а она хихикала дура дурой…
— Борису и не ум надобен, судя по Маринке, — это уж было поклепом злобным, но Платон промолчал. — А рОдить она ему может, и не одного. Гадина!
— И на Марину похожа.
Любава кивнула задумчиво.
— Я поговорю еще, но кажется мне, прав ты, братец. Положил Борька на нее глаз.
— Что делать будешь?
— Я?
— Со мной-то Петрушку не играй, — махнул рукой Платон. — Какая тебе помощь надобна, сестрица?
Любава задумчиво прядь волос перебрала тонкими пальцами. Уже скорее костлявыми… неприятно выглядело, а отвернуться и нельзя, обидится.
— Не знаю покамест, Платоша, не складывается у меня правильно. Сколько смотрю, а все не так, не то… не знаю!
Платон шаг назад сделал, и то, сказал он все, что надобно, уходить пора.
— Понимаю, Любавушка. Не тороплю я тебя, сама знаешь. Как сложится, так и ладно будет.
— Иди, Платоша, подумать дай. А уж я сложить все постараюсь.
Платон Раенский кивнул, поклонился почтительно, да и прочь пошел.
То-то и оно.
Сделать — можно.
Хоть завтра помрет в корчах дурочка черноволосая, коя царицей стать возмечтала. Хоть послезавтра женится Федор.
Да вот беда — не та жена ему надобна.
А и Росса тоже… перехватить власть над ней можно, да вот удержать покамест не сможет ее Любава. Не пришла ей весточка от Руди.
Остается только ждать.
Михайла на подворье Ижорских своим хоть и не был, а псы все одно на него брехать не стали.
Знакомый.
Не составило труда ему на подворье пройти, да вплотную к стене терема подойти с той стороны, где не было никого. Забор только.
А там…
Поплескать из кувшина на стену, да огнивом чиркнуть — дело несложное. Минута — и пламя поползло, занялось, медленно, ровно нехотя, промороженные бревна гореть не хотели. Но земляное масло осечек не дает.