Выбор
Шрифт:
А у Божедара своя дружина — сто пятьдесят человек, да и позвать он может три раза по столько. Немного? Так у государя Сокола пять сотен было — и ему хватило, с того и Росса началась.
Правда, Божедару власть не надобна. Ему земли новые осваивать интересно, с чужими племенами где воевать, где торговать, по горам ползать — и есть ведь, где развернуться и ему, и дрУгам его. Весь Урал для них, хоть горы, хоть тайга, хоть племена дикие — воюй, не хочу!
Вот и сейчас, пока добрался он на зов Велигнева,
Но — не случилось.
Вот роща, вот волхва, вот сам Божедар. И охранять он Добряну будет, покамест она опасность чувствует, а далее видно будет. Велигнев просто так ничего не говорил, позволит Род, так и клинками позвенеть придется, но покамест ждать придется.
Ничего, подождут. И такое бывало. ПлохА та дружина, которая от ожидания ржавчиной зарастает. Найдет Божедар, чем их занять.
Лучше время потерять, чем волхву или Рощу священную.
Велигнев зря не скажет.
— Государь, беда!
— Что случилось?
Борис, только недавно от Устиньи вернувшийся, уснуть еще не успел. Оно и хорошо, просыпаться не придется.
— Государь, пожар случился. И боярина Ижорского убили.
— Боярина Ижорского? Романа? Рассказывай.
Боярин Репьев, глаза приказа Разбойного, голову опустил, да и заговорил. По словам его, сегодня ночью кто-то терем боярский поджег. А боярина в горнице его прирезал, рядом с тайником.
Борис слушал, гневом наливался.
— А куда дворня смотрела?
— Так пожар тушили, государь. Я с боярыней уж поговорил, сколько смог, рыдает она, но пару слов удалось вырвать. Говорит, была у мужа ухоронка, а что в ней — не ведает. За ней боярин в огонь и кинулся.
— А тать и подвернулся.
— Это кто-то свой, государь. Чтобы вот так пройти через заслоны все незамеченным, и псы цепные его не порвали, и терем поджег негодяй, и дождался, пока боярин за добром своим побежит, не выдержит… не способен на такое никто чужой, слишком многое знать надобно о боярине.
Борис выдохнул медленно, кулаки разжал.
— Вот что, боярин. Веди-ка ты следствие, и татя мне представь, хоть землю носом рой, а только сыщи эту погань!
Василий Репьев поклонился.
— Воля твоя, государь. Всех расспрошу, а только татя сыщу.
Борис кивнул.
Предупреждать боярина не стал. За то и ценил он Репьева, что неглуп был боярин. И знал — под пыткой каждый сознается. Да хоть бы в чем! И в злоумышлении, и в убийстве — как пытать будут, так и сознается. А только татю от этого ни жарко, ни холодно, он на свободе как гулял, так гулять и будет. Потому пытки боярин Репьев не уважал, а вот розыск вести умел, и люди его не даром хлеб свой ели. И доносчики, и слухачи
Знал Борис, искать боярин будет по совести, невиновного государю не подставит, зря осудить не даст.
— Ищи, боярин. Когда найдешь — награжу щедро.
Боярин поклонился, да вышел.
Борис вытянулся под одеялом пуховым, вздохнул. Раньше и не мерз вроде, а вот сейчас холодом пробирает. Устя сказала, это пройдет, да только когда? Вроде как от того, что сил у него сосали много, сейчас восстанавливается он, вот тепло и уходит быстрее. Как больной, случается, мерзнет, а потом выздоравливает.
Устя…
А татя этого пусть сыщет боярин.
И сам Борис завтра подумает… кажется, родного сына у Ижорского не было, хотел он свое состояние мужу дочери оставить, да дочь пристроить не успел.
Или был с кем сговор?
Завтра он боярыню расспросит. И покровительство окажет… что там у Ижорского хорошего было? Кажется, рудник… и дальняя родня есть у него, род многочадный, это Роману не повезло, сын умер, второй тоже… дочь осталась.
С тем Борис и уснул. И больше его сегодня уж никто не тревожил.
— Просыпайся, царевич. Ты все почиваешь, а на Ладоге переполох великий творится, — Михайла Федора ночью не будил, он ему утром решил новость рассказать.
— Что за переполох?
— Боярина Ижорского, говорят, убили ночью.
С Федора сон слетел, царевич на кровати сел, глазами заблестел.
— Как?
— Вроде как тать залез… не знаю, покамест. Сам узнал недавно, я ж всю ночь при тебе был…
Не был. И храпел пьяный Федор, как три свиньи, Михайла ему сонного зелья подлил. Но кому такие мелочи интересны? Главное-то, что царевич скажет!
— Ижорский. Родственник твой, ты говорил?
— Говорил, царевич. Да только родня мы уж очень дальняя, нашему плотнику троюродный плетень.
Федор хохотнул, потянулся.
— Жаль, братец тебя боярином не сделает. Попросить его, что ли?
— Да ты что, царевич! У Ижорского еще жена осталась, дочь, кажись, и еще кто из родни есть.
— Вот… дочь там какая?
— Страшная, царевич. На огороде поставишь, так вороны с неба попадают.
— А то б женился на ней, и горя не знал.
Михайла аж перекрестился.
— Боже упаси, царевич!
— А то смотри, Мишка, поговорю я с братом, авось, не откажет?
— Ты уж, царевич, лучше сразу прибей. Чем всю жизнь со страшным перестарком мучиться, разом дело и кончим?
Федор хлопнул Михайлу по плечу и отправился умываться. А Михайла подумал, что пока все складывается хорошо. Никто его ни в чем не подозревает.
А дальше?
Будет видно….
Ни днем покоя ведьме нет, ни ночью темной.