Выбор
Шрифт:
Ладно еще ночью — там и положено как бы.
А днем?
А все же…
Опускается длинный рыжий локон в пламя огня. Не просто так, а перевитый с другими волосами. Тусклыми, сероватыми, у Федора до случая состриженными. Вот и пригодились.
— От дурной дороги, от лишней тревоги, от злой бабы, на что мужики слабы, как мышка кошку ненавидит, кошка собаку, собака волка, не будет вам двоим толка… отворачиваю, заворачиваю…*
*- подлинные слова отворота,
Ждала ведьма иного, а толку как не было, так и нет.
Не меняет цвет пламя, не шипит, искрами не плюется, ровно и не делает она ничего.
Или…
Отбросила женщина локон, в гневе ногой топнула.
— Точно ли это ее волосья?
— Ее.
— Тогда… не получается у меня от нее царевича отворотить! Как и нет никакого приворота.
— Так ведь и это возможно?
— Не должно такого быть! Неправильно это!
— Может, и неправильно. Но когда так-то получается?
Боярин Раенский поневоле призадумался.
У них все как рассчитано было? Напервой отворачиваем Федора от Устиньи, на то и локон надобен. А как только станет он отвращение к боярышне испытывать, тут его и к Анфиске Утятьевой приворожить можно. И женить, да побыстрее! Ан — не получается?
— А если просто его отвернуть, не как привороженного?
— Давненько уж без тебя о том подумала! Не получается! Понимаешь ли ты? Совсем не получается!
Платон кивнул.
— Понимаю. На нее подействовать никак. На него… пусть попробует боярышня Утятьева водой с приворотом напоить его. Авось, и получится чего?
Женщина медленно веки опустила.
Тоже подумала.
— Не верю я в это. Боюсь, придется нам Феденьке игрушку его дать, чтобы порадовался, да и бросил.
Платону это безразлично было.
— Значит, придется планы чуточку отложить, пусть натешится парень. Кровь молодая, горячая, как думаешь, хватит ему года?
— Не знаю.
— Год положим покамест, а коли затяжелеет девка…
— Не случится такого, а коли и случится — плод скинет. Сам знаешь.
— Может, и помрет при этом, когда будет кому помочь.
Ведьма ресницы опустила.
— Хорошо. Пусть Фиска приворот пробует, вдруг да поможет, а дальше видно будет.
На том и порешили.
Любопытство — оно даже у патриархов не порок. А Макарию очень уж любопытно было — что за Устинья Алексеевна такая?
Не удержался, приказал позвать.
И не пожалел.
Вошла боярышня, в сарафане простом, зеленом, поклонилась почтительно, в пол.
— Благослови, владыка.
Макарий и благословил, не поленился.
Заодно и пригляделся получше.
А что такого-то?
Боярышня стоит, симпатичная, коса
Стоит, глазищи опустила, как оно приличествует, руки тоже спокойно опущены, платье не перебирают, не нервничает боярышня. Вины за собой не чует, да и какая на ней вина?
Что царевичу она по сердцу пришлась?
Так то и не грех, он парень молодой, она девушка красивая, такое и само по себе случается. Почему эта, а не та?
И не таких любят-то! Макарий всякие виды видывал, и с хромыми живут, и с рябыми, и с косыми. И ведь любят же! И живут-то счАстливо.
— Проходи, Устинья Алексеевна, удели уж старику времени немного.
Боярышня прошла, села, на прибор чайный посмотрела. Нарочно Макарий его поставил, иноземный, с кучей щипчиков, сахарницей, молочником, прочей утварью — интересно ему стало.
— Поухаживать за тобой, владыка?
— И поухаживай, чадо. Я чай с молоком люблю, грешен.
Пристрастился, приучила его Любава, сначала вкуса не понимал, а потом приятно стало. Но девчонка-то эта откуда что знает?
И руки не дрожат у нее, и движутся спокойно. Видно, не в первый раз она такое проделывает.
— Я погляжу, у тебя дома тоже чай любят?
Устя головой качнула быстрее, чем подумала.
— Нет, владыка, не любят. И с молоком тоже.
— А ты с ним ловко управляешься.
— Видывать приходилось. Я и запомнила.
Такое быть могло, Макарий и внимание заострять не стал. Вместо этого расспрашивать начал.
— А поведай мне, боярышня о своей семье? Про отца своего, про матушку?
Устя отвечала, Макарий смотрел. И все время удивлялся.
Всякое в жизни бывает, конечно. А только некоторые вещи не спрячешь. Сидит перед тобой девушка, разговаривает, а ощущение, что она старше своего возраста раза в два.
И знает очень много. И языки превзошла, и про жития святых говорит рассудительно… откуда ей знать-то столько?
Вроде и не девушка молодая с ним говорит, а человек взрослый, поживший, переживший многое и многих.
— Доводилось ли тебе, боярышня, близких терять?
— Кому ж не доводилось такое, владыка?
И снова — ровно и правда сказана, да не вся.
Метнулось что-то темное в серых глазах, скользнуло, да и пропало, ровно не бывало. Да что ж за девка такая непонятная?
— Скажи, боярышня, люб ли тебе Федор Иоаннович? Слово даю — все сказанное только между нами и останется. Никому не передам.