Выдающееся произведение марксистско-ленинской философии
Шрифт:
Регистраторша больницы никак не могла понять, почему нужно зачеркнуть в журнале так красиво и аккуратно написанную ее рукой фамилию «Каппелман» и вместо нее вписать «Рид».
— Зачем? — ворчливо спрашивала она. — Он же Каппелман. Вот взгляни…
Она достала из сейфа паспорт и с раздражением бросила на стол.
— Да, но больной настаивает на этом и заявляет, что он не будет отзываться на фамилию Каппелман, — пожала плечами сиделка.
— Да неужели?! — Регистраторшу страшно заинтересовала эта история, поскольку до
— Чего не знаю, того не знаю.
— Но здесь непременно должна быть замешана женщина! Да, да. Значит, герр Каппелман становится сеньором Ридом? Рид… Он, очевидно, американо?
— Возможно. Но, возможно, англичанин.
— Американец, американец! Наша лечебница рассчитана на очень богатых людей. Он обязательно американец и обязательно богатый.
Сиделка пожала плечами. Национальность больного ее не интересовала.
— Жаль только, что он такой полный. Ну, ничего. Все равно ты, может, выйдешь за него замуж и будешь жить в американском дворце.
— Что, что?
— Я сказала, что ты, возможно, выйдешь за него замуж.
— А что ты сказала до этого?
— Просто так, ворчала.
— Нет, я спрашиваю, что ты имела в виду, когда говорила: «Жаль, что он такой полный?»
— Вот это. — И регистраторша щелкнула по наклеенной в паспорте фотокарточке.
Сиделка взглянула на снимок, и на ее лице отразилось удивление. Она перевела взгляд на приятельницу, чуть помедлила и решительно заявила:
— Мне надо идти.
— Но я же пошутила насчет замужества, — попыталась остановить ее регистраторша, но женщины уже и след простыл. — Ну и уходи. Воображает тоже…
Она положила паспорт в сейф, выдвинула ящик стола и вновь склонилась над журналом, который читала до этого.
Между тем сиделка не теряла времени. Она влетела в палату Рида и зажгла свет. Рид спал. Сиделка встряхнула его, и он медленно открыл глаза.
— Это что еще за чертовщина… — начал было он, но, увидев женщину, извинился.
— Сеньор!
— Да?
— Как ваша фамилия?
— Рид.
— А не Каппелман?
— Нет. Мы уже говорили сегодня на эту тему.
— Почему вы выдаете себя за герра Каппелмана?
— Ни за кого я себя не выдаю. Моя фамилия Рид. Каппелман мертв. Его убили.
Сиделка взяла из шкафчика портфель.
— А это чье? — спросила она, вынимая из него жакет.
— Розеллы.
— И вы хотите сказать, что она тоже убита?
— Возможно.
— Не очень-то умело вы лжете, сеньор, — усмехнулась женщина. — На жакете ни капли крови.
— Индейцы так крепко схватили меня, когда Каппелман выстрелил в них, что я потерял сознание, а когда пришел в себя, нашел на земле этот жакет и сунул в портфель.
— Знаете что, сеньор? Придется мне доложить обо всем этом сестре-хозяйке.
— Докладывайте. А теперь, быть может, вы позволите мне уснуть?
— А мне-то казалось, что вам должно быть совсем не до сна!
— Почему же?
— Да потому… — Сиделка умолкла
Рид кивнул.
— Может, слишком хорошенькая?
— Что вы хотите сказать? — удивленно спросил Рид, но сиделка молча направилась к двери.
Оставшись один и посматривая на портфель, Рид начал понимать, о чем шла речь, и его бросило в жар.
Хосе остановил «бьюик» в нескольких сотнях ярдов от частной психиатрической больницы «Санта-Роза». Он сбросил сомбреро, шарф и почти слился с окружающим мраком; в темноте лишь блеснули его зубы и глаза, когда он сказал несколько слов водителю, после чего тот поставил машину на узенькую, обсаженную деревьями дорогу. Собранные днем сведения помогли Хосе быстро найти пролом в стене, и через минуту он оказался на территории больницы. По тем же сведениям, Каппелман лежал на третьем этаже, в палате № 6. Палата выходила на север. «Моя племянница, работающая в больнице горничной, рассказывает, что в этой палате много солнца в полдень», — сообщил ему ювелир.
Хосе быстро нашел северную сторону и осмотрелся. Лишь в трех окнах горел свет. Оба верхних этажа больницы имели балконы, проходившие вдоль всего здания. Это облегчало Хосе задачу. Используя неровности стены, он взобрался на балкон третьего этажа и подполз к первому освещенному окну. Небрежно задернутые занавески оставляли довольно широкую щель, сквозь которую он увидел какую-то старуху; она сидела за книгой и время от времени подносила ко рту толстую, как баллон, руку с плиткой шоколада.
У следующего освещенного окна Хосе невольно задержался несколько дольше. Через прозрачную занавеску он разглядел красивую молодую женщину, возбужденно ходившую по комнате из угла в угол. Иногда она останавливалась и стискивала голову руками. Внезапно дверь открылась, и вошла сиделка. Больная бросилась к ней, но сиделка грубо заставила ее лечь в постель и сделала укол. При виде шприца с иглой Хосе вздрогнул и зажмурился. Собственный опыт общения с врачами убедил его, что всяких там медицинских уколов нужно опасаться пуще, чем удара ножом. Когда ему прививали оспу, он даже потерял сознание, но надеялся, что врачи сохранят этот случай в глубочайшей тайне.
Занавески на третьем окне оказались незадернутыми, и он увидел в палате худощавого, молодо выглядевшего гринго. Хосе, довольный, улыбнулся: он не сомневался, что это и есть Каппелман — по сведениям, которые он получил от «родственников», мужчин-больных на третьем этаже не содержали.
Вначале Риду показалось, что стучат в дверь, и, лишь когда стук повторился, он взглянул на окно и увидел приникшее к стеклу смуглое лицо. Первым побуждением Рида было нажать звонок срочного вызова сиделки, но тут в нем заговорило профессиональное любопытство. Никому в голову не придет, подумал он, взбираться на третий этаж с единственной целью — обокрасть его, тем более что ценные вещи пациентов обычно хранятся в сейфе больницы. Враг? Но какие у него, мирного геолога, могут быть враги?..