Выкупи меня
Шрифт:
Аристарх распоряжается принести еды, а потом мне дают успокоительное. Он сгребает меня в охапку, ложится рядом, обвивает руками и ногами и требует:
— Спи!
И обещает кары небесные, если не послушаюсь.
А я могу только улыбаться и млеть.
Так меня потихоньку и морит сон.
А потом Арис уходит…
И я будто повисаю между реальностями. Из сонного марева вырисовывается образ — хрупкая девушка с длинными белокурыми волосами.
Хлоя.
Она едва стоит.
Держится руками за спинку кровати. Руки —
Девушка ещё бледнее, чем тогда, когда её принёс в машину Драгин. Она что-то шепчет. Я не сразу разбираю слова.
Тихие-тихие, словно ветер легонько шелестит листвой:
— Помоги мне…
А потом её глаза закатываются, и Хлоя оседает на пол. От бледной фигуры в разные стороны расползаются щупальца кровавой кляксы…
[1] Цитата из «Горе от ума» А. Грибоедова
Глава 13. Обернись назад
Ника
Последний раз, когда женщина попросила: «Помоги мне…», я оказалась в объятиях Аристарха. И моя жизнь перевернулась с ног на голову.
Сейчас же — соскакиваю с постели, так резко, что перед глазами мечутся тёмные мошки, кидаюсь к девушке и кричу сама:
— Помогите… Пожалуйста… Кто-нибудь…
И хотя мой собственный голос едва шипит и хрипит, на зов всё-таки прибегают медсёстры. А за ними — Аристарх, Всеволод и Глеб.
Драгин кидается к Хлое, поднимает её на руки, несмотря на протесты врачей, и поворачивается к остальным и выдаёт:
— Что я говорил? А вы — мистика-мистика, — почти кривится он. — Она прошла мимо нас, и ни один и ухом не повёл.
Высказавшись, уходит со своей ношей в сопровождении врачей, бормоча под нос, что кое-кого надо привязать к кровати…
А я встаю с колен, наверное, опять слишком резко, потому что тут же заваливаюсь набок. Арис успевает кинуться ко мне, усадить на кровать.
Садится рядом, обнимает, смотрит взволнованно:
— Всё, Сахарок, — говорит, — тебя тоже буду привязывать. А то слишком шустрая.
Мотаю головой и прячу у него на груди раскрасневшееся лицо. Я хочу, чтобы привязал. Мне понравилось в прошлый раз. Но не здесь. Дома.
И только произнеся это слово, понимаю — а дома-то у нас нет. Мы с Арисом всё это время жили в отеле. Пусть фешенебельном. Но всё равно — это же не дом.
Снова всплывает видение уютного жилища в лесу на острове.
И, вернувшийся вновь Драгин, словно прочитав мои мысли, протягивает Аристарху ключи.
Тот, продолжая обнимать меня, вскидывает вверх брови.
— Что это?
— Свадебный подарок, — говорит Всеволод. — Я же не был у вас на свадьбе. Вот, хоть с опозданием, но дарю.
На брелоке — силуэт двухэтажного коттеджа.
— Я сам способен купить дом для своей семьи.
— Ты не понял, — увещевает Драгин. — Это — дом моего деда. Он был бы рад, если его хозяйкой стала Вероника Дрейнг. Я уже сказал Нике и вам скажу, — взгляд на Аристарха и на Глеба, — раньше Дрейнги и Драгины были одним кланом. Та что мы, — он ухмыляется, — почти родственники. И я лишь выполняю волю деда.
Он кладёт ключи рядом со мной под испепеляющим взглядом Аристарха. Муж сграбастывает меня, прячет в кольце рук, словно обозначая для всех: моё! И это собственничество наполняет мою душу теплом.
Приходит медперсонал, чтобы навести порядок в палате, а нам всем приходится переместиться в зону для родственников. В этот раз она отгорожена ширмой.
Мы рассаживаемся по диванам. Вернее, мужчины садятся на них, а меня, несмотря на возражения, устраивают на коленях кое у кого.
Я злюсь и дуюсь. Несмотря на все признания, на готовность отдать за меня жизнь, Аристарх продолжает играться в меня. И это — несказанно бесит.
А он, гад, шепчет мне на ухо, будоража горячим шёпотом:
— Я больной и страдаю. Мне требуется постоянная анестезия. Чем слаще — тем лучше. — Кусает мочку.
Меня пробивает разрядом электричества, приходится судорожно сжать колени.
Но ведь он действительно страдает. При том — без единой жалобы, стонов и причитаний. Это вызывает восхищение. И заставляет моё сердечко трепетать сильнее: такой мужчина — мой!
Мне хочется, чтобы наши ласки стали более откровенными, хочется вновь ощутить его в себе — такого большого, горячего, твердого. Выгибаться под ним и выстанывать его красивое имя ему в губы.
Чтобы как-то отвлечься от сладких и неуместных сейчас грёз, спрашиваю Драгина:
— Сева, ты выяснил, как Хлоя оказалась на той дороге? И именно в тот момент, когда мы ехали по ней?
Он пожимает плечами:
— Нет. Мои СБшники там каждый сантиметр прочесали — ни следа. Словно она действительно вывалилась из какого-то грёбанного портала.
Глеб обхватывает рукой свой подбородок, о чём-то задумывается, потом говорит:
— А я вот кое-что выяснил. Тогда. В детдоме. Всё ждал случая рассказать.
Действительно, события завертелись так, что мы не успели расспросить его о результатах поездки в детдом.
Ёрзаю на коленях Аристарха в нетерпении. Муж тихо шипит, видимо, я задела его рану, но виду, как всегда не подаёт, лишь берёт мою ладонь, кладёт на раненное плечо, накрывая своей, и опускает ресницы, командуя Глебу:
— Ну, не томи!
— В общем, Ника, Зайцевы в вашем детдоме появились не просто так. Они конкретно шли за тобой.
Я негромко хохочу:
— Ну да, Элина Сергеевна решила, что я рыжая, значит, к деньгам. Мирон Михайлович, помню, ей объяснял, что это касается кошек.