Выпускник
Шрифт:
— Жаль его. Молодой. А девчонок не сможет любить!
Мужики громко смеются, когда я приоткрываю один глаз, бубню:
— Это вы бросьте. Лучше палец на ноге отморозить, чем не мочь любить!
— Куда тебя везти? Может, в милицию?
— Посмотри у него документы в карманах, — предлагает водитель.
Второй мужик шарится у меня в карманах. Достает паспорт с деньгами, не трогает, складывает аккуратно обратно.
— Здесь еще что-то есть… студенческий, — открывает, читает: — Сомов Макар Матвеевич,
— Я ехал на дачу к другу, потерялся, — говорю первое, что пришло в голову.
— Где дача?
Где нахожусь, не знаю, делаю вид, что снова отключаюсь.
— Приехали, — слышу спустя время. — Больница.
— Не, мужики, вы меня до МГУ довезите, — требую у них.
— Отогрелся, пришел в себя, требования начались?
— Я заплачу.
— Не надо, выходи. Здесь до метро Первомайская недалеко.
— Спасибо, мужики.
Выхожу, быстрым шагом припускаю к метро. Я голодный холодный, но живой и счастлив, что легко отделался. В дверях метро неожиданно застываю.
Не знаю, что на меня находит, но я будто снова в том самом сугробе и насквозь промерзаю.
Утро. 6 января 1977 года. Метро Первомайская.
Пройдет несколько дней и по городу проползет страшный слух. А 8 января 1977 года 17:33 будут вспоминать с содроганием.
Но сейчас я проскальзываю вовнутрь.
Радуюсь, что метро в столице в 1970-х развивается бурными темпами. При том развитие идет по двум направлениям. Линии тянутся дальше к окраинам. И строят станции внутри кольца, а центр покрыт паутиной подземки куда плотнее, чем раньше.
Доезжаю до станции метро «Ленинские горы». Конечно, я мог бы доехать до «Университета», оттуда быстрее добраться до МГУ, на десять минут путь короче. Но дорога через Ленинские мне нравится больше, я и в этот раз не изменяю себе.
На вахте меня встречает тетя Рая. Осматривает недовольным взглядом.
— Чего так рано?
— По учебе соскучился.
Женщина недоброжелательно кивает.
— Ты где же вещи обронил?
— На вокзале оставил на хранение. Сумка тяжелая, с продуктами. Потом заберу.
— Разве можно на вокзале продукты оставлять? — всплескивает руками.
— В Советском союзе нет расхитителей добра, — отвечаю ей резко, топаю вперед.
С полпинка открываю дверь в комнату. Ребята еще дрыхнут, но тут же просыпаются.
— Ты чего? Откуда? — трут глаза, осматривают меня.
Снимаю ботинки, шлепаю по полу, оставляя лужи огромные.
— Какого? — Колян неодобрительно смотрит на заляпанный пол.
— Пешком шел, — буркаю я. — Снег в ботинки набился, потом растаял в тепле.
— Ты пешком до Москвы что ли шел? Как Ломоносов? — уточняет хохмач
И я в сотый раз жалею, что КВН еще не появился в 1976, вот бы наш Колька прославился, став его звездой.
— Сумку потерял, без продуктов остался.
— У нас еще две банки красной икры остались, которые ты принес до Нового года.
Смотреть не могу на икру!
Мерзкое дело, из-за которого меня сегодня за 37-й километр и увезли.
— Убери! Кабачковая икра может осталась? — спрашиваю я.
— О! Ты теперь как пролетариат?
— Да.
— Сейчас чайник поставлю… Аккуратнее, — ругается Колян, когда я начинаю стряхивать с вещей снег с водой на пол.
— Постараюсь.
* * *
Карта метро 1976 добавлена в доп. материалы
Глава 26
Просыпаюсь под утро с кашлем, с ощущением, будто кто-то прямо по моей голове пару раз врезал тяжелой книгой. Голову словно тисками сдавливает, из горла — сухой, глухой кашель, будто горло завалило мелким гравием.
— Макар, ты чего? — первым замечает Миша, зевает, зажмуривается от света и смотрит на меня, как на доску объявлений в общаге, на которой висит новость о запрете выносить еду из столовой.
Отвечаю ему лающим кашлем.
— Не надо было тебе вчера в Ломоносова играть!
— Прекрати, жив я, — говорю и тут же снова начинаю кашлять, будто в подтверждение своих слов. Голова раскалывается.
Находят в аптечке таблетку от головной боли, ясное дело она не меняет положения вещей.
— Это у тебя температура, брат. А градусник… О, друг, у нас же градусника-то и нет!
Парни оживляются, с паникой смотрят на меня. Коля решительно кивает:
— А сходи-ка к Машке, что ли. Мол, товарищ Сомов пал жертвой необузданной температуры — так она к тебе как Карлсон прилетит.
— Это как? С пропеллером?
— С градусником и банкой малинового варенья под мышкой.
Парни очень громко смеются.
— Вы нормальные, Карлсон сам прилетал, чтобы поесть. С пустыми руками.
Снова нехорошо кашляю, захлебываюсь в приступе. кто-то уходит за помощью. А моя жизнь как в тумане.
Спустя время в комнате появляется Машуня. Всё как парни и говорили — в руках банка варенья и градусник.
Маша присаживается на край моей кровати. Лицо строгое, взгляд бесстрастный, словно командир, и взгляд её цепляется за меня. Мол, слушай, товарищ Сомов, теперь ты — под моим командованием.
Только ее внешний вид располагает мысли к другому. Время раннее, девушка вся растрепанная, сексуальная такая, в халате стареньком, какая же она кажется домашняя и милая. Прямо влюбился бы, не знай, какой она бывает.