Высокое Искусство
Шрифт:
— Ни черта не понимаю… — Елена сжала виски, потерла, зажмурившись. — Это какой-то паноптикум… Убийцы, злодеи, преступники, братья, садисты, пастыри… Я хочу проснуться, разбудите меня!
Окружающий мир, тем временем, казался отвратительно материальным и растворяться в уходящем сновидении отнюдь не собрался. Нанятые бойцы Раньяна переминались с ноги на ногу, не вмешиваясь в беседу патрона и его визави. На оставшемся поодаль мосту началось некое шевеление, похоже местный криминал выполз из щелей и начал потихоньку обирать мертвецов, как упыри на оскверненном кладбище. Теперь стало понятнее, зачем горцы побросали в реку тела жандармов. И, надо полагать, пехотинцы
— Утром я была счастлива, богата и почти дворянка. Затем выяснилось, что любовница долгие месяцы искала меня, чтобы убить… или отправить в подарок отцу, — отогнула палец Елена. — После умерли два человека, которые стали моей семьей, — она отогнула второй палец, считая. — Я убила двух подонков и кастрировала третьего, он тоже сдох. Старый враг попросил о помощи. Какие-то доброжелатели прислали двух спутников, которые помогут. Однако не помешают залезть на рожон и сломать шею. А еще тут есть подземные ходы, страшные тайны и дворцы…
Она вздохнула и спросила не столько Раньяна и братьев, сколько саму себя:
— Так и сходят с ума?
— Так всегда бывает, когда оказываешься в круговороте событий, — добродушно вымолвил Кадфаль, перекладывая дубину из одной ручищи в другую. — Как в хорошей битве. Ничего не понятно, все кругом бегают, суетятся…
— И выпускают друг другу кишки, — со знанием дела подсказал Насильник.
— Да, так и есть. Потом уже приходят летописцы, записывают что-то в свои церы и оказывается, что все события были скованы единой цепью, звено к звену. Все имело смысл и значение, было упорядоченно и обусловлено, с чего-то началось и чем-то завершилось. Но понимание придет уже после, а в исторический момент остается просто нестись по бурным волнам и постараться не утонуть. Ты тоже все поймешь, что к чему, но сначала придется выжить.
— К делу, — жестко отрезал Раньян, зло посмотрев на луну и чернеющее небо, подсвеченное далекими огнями. Кажется, этой ночью в Мильвессе сгорит еще не один дом… — Меня проведут в тюрьму, — сказал он. — Там необходимо найти тоннель, пройти по нему, сделать дело.
— С меня хватит мертвецов, — выдохнула женщина. снова чувствуя на руках омерзительную липкость чужой крови, склизкое прикосновение жил и внутренностей. Надо сказать, присутствие рядом искупителей придавало уверенности.
— Убивать никого не надо. Только встретиться и кое-что забрать… — Раньян натолкнулся на немигающий взгляд Елены. — Кое-кого переправить за городские стены, вывезти подальше от столицы. Того, кто не может выйти сам обычными путями, потому что его охрана теперь почти что тюремщики.
— Зимний воздух Мильвесса, говорят, очень вреден, — склонившись к Насильнику громко прошептал Кадфаль. — Особенно, когда благородные начинают решать, кто кому прощает все долги.
Низкорослый боец понимающе кивнул, прищурив и без того узкие глаза, похожие под тяжелыми веками на прорези в шлеме. Добавил, прикрывая рот ладонью, столь же трагическим шепотом:
— Особенно ночью.
— И времени почти не осталось. Все должно быть закончено сегодня, когда ударит набат, к рассвету будет поздно, — Раньян сделал вид, что не расслышал саркастический диалог искупителей. — Помоги, за это я тебе уплачу золотом, вывезу из Мильвесса вместе с… персоной. И расскажу все, что знаю про заказ на тебя, который получил год назад.
— Найти и убить, — скривилась
— Нет, — скупо улыбнулся Раньян. — Найти, да. А затем беречь и охранять любой ценой.
— Что?!.. — вот сейчас Елену проняло, можно сказать, до самых печенок. Эффект от заявления бретера почти сравнился с хорошим ударом, во всяком случае подавилась слюной и закашлялась женщина по-настоящему.
Раньян терпеливо ждал, когда Елена сможет нормально вдохнуть, лишь сжатые до каменных желваков челюсти выдавали нетерпение бретера.
— Я была там! — прошипела лекарка с такой жестокой яростью, что, казалось, слова растеклись в холодном воздухе как расплавленный свинец. — Я спряталась и слышала все! Ты искал Искру, ты убил всех кого встретил, даже маленькую девочку! Ты — кровавая мразь, ты ничем не лучше тех тварей, которых я поубивала в доме…
Не в силах справиться с приступом бешенства, она схватила бретера за рукав, дернула, будто хотела оторвать. Настолько быстро, что Раньян даже не успел отшатнуться. Наемники разом подобрались, руки в толстых боевых перчатках как по команде коснулись оружия. Кадфаль крепче сжал оголовье дубины, Насильник чуть присел, тонкие узловатые пальцы скользнули по древку копья в странном движении, словно боец приласкал отполированное дерево, покрытое множеством насечек для сцепления и более надежного хвата. Грималь поправил меч, чтобы господину было удобнее перехватить длинную, обтянутую кожей рукоять.
Схватив ненавистного бретера за рукав, Елена впилась глазами в темные, бесстрастные, как полированный камень, зрачки убийцы. Женщине казалось, что в это мгновение она может убивать взглядом, столько ненависти кипело в ее душе. Образ Раньяна в ее сознании объединился с размытыми фигурами убитых бандитов из дома Баалы.
Бретер вывернул руку, перехватил запястье Елены-Хель, начиная прием высвобождения от захвата, на мгновение они замерли, сцепившись в римском рукопожатии, а затем…
Елена отступила, моргая, как только проснувшийся человек, чей взор еще застила пелена нерассеянных сновидений. Раньян вздрогнул, поднял руку со искривленными судорогой пальцами. Казалось, мощный удар тока пробил мужчину и женщину через ладони, превратив секунду в столетие, заставив дрогнуть звезды и остановив круговорот луны в поднебесье.
— Что это было… — прошептала Елена, сжав небольшие кулаки, потирая их друг о друга как сильно замерзший человек. Она растеряла весь пыл и вообще чувствовала себя так, словно бешеная ярость ушла вместе с электрическим ударом.
— Да никогда в жизни, — выдохнул Раньян, скручивая и пальцы, будто разминал заржавевшие суставы. Прозвучало тихо, так, что, пожалуй, только боевой слуга расслышал.
Что бы сейчас ни произошло, Раньян вернул присутствие духа за пару мгновений, завернулся в холодную решимость, как в плащ.
— Я должен был тебя охранять от любых бед и опасностей, любой ценой. Остальное ты узнаешь после того как…
Холодный, чистый, металлический звук разнесся высоко над крышами Города. Колокол ударил где-то в стороне Храма Атрибутов, возможно как раз с храмовой звонницы. Тревожный, одинокий сигнал прокатился, отразившись от темных туч, растворяясь в ночи. Вторя ему, с другого конца Мильвесса послышался второй, затем третий. Они так и не слились в единый звон, как обычно случалось в дни празднований или, скажем, при больших пожарах. Каждый из примерно десятка больших колоколов гремел свою партию, будто с оглядкой на остальные. И было что-то невыразимо страшное, замогильное в этой музыке тревожной бронзы под мертвым светом седой луны.