Выученные уроки
Шрифт:
— Ой, да брось, Роуз! Ты это представить можешь? Воскресный ужин в Норе? Все просто умрут!
— Ох, заткнись, — грозно сказала Роуз, и я думаю, на моем лице написано расстройство, потому что она хмурится и хватает мою руку под столом. — Не обращай на него внимания, — сказала она мне, и я не говорю ей, что стараюсь игнорировать его уже на хрен вечность. — Ты можешь прийти в мой дом, если захочешь, ясно? Моему папе придется с этим смириться, — она берет мою руку под столом и кладет ее на свои колени, прежде чем ободряюще мне улыбнуться.
—
— Тогда уйди куда-нибудь, — многозначительно сказала Роуз, перед тем как снова обменяться с ним взглядами. Она снова мне улыбается, и я ужасно хочу ее поцеловать. Но я, конечно, не делаю этого по двум разным причинам, и не самая маловажная из них та, что она только что сказала, что ей стыдно появляться со мной на публике. Ее кузен, кажется, следует ее инструкциям, потому что он поднимается и оставляет нас одних, забирая с собой книгу по Зельям.
— Не обращай внимания на Ала, — говорит Роуз, едва заметив, что он вообще ушел. — Он несчастен и любит делать других несчастными тоже.
— И почему он несчастен?
Она закатывает глаза:
— О, ну знаешь, как обычно… Ему шестнадцать, он сексуально озабочен, и ему некого трахнуть, — она говорит это так бесстрастно, что трудно поверить, что она не о чем-нибудь другом, вроде списка зелий для ее практики.
— Я могу его понять, — я даже не понимаю, что на меня нашло и заставило это сказать, но я выпалил это, прежде чем успел проглотить свои слова. Если бы у меня была манера краснеть, то сейчас я был бы уже весь красный, но я не краснею, так что все в порядке.
Роуз, со своей стороны, лишь приподняла брови и слегка покачала головой:
— Нет, не можешь, — сказала она тоном, который не слишком приличен для нормальных пятнадцати— или шестнадцатилетних подростков, обсуждающих секс. — Ты мог бы трахнуть меня уже давно, ты сам выбрал этого не делать.
Хорошо, что я ничего не ел в этот момент, потому что я уверен, что я бы поперхнулся. Даже так я долго кашляю, а Роуз смотрит на меня с любопытством, и на ее губах играет почти веселая усмешка.
— Теперь лучше? — спрашивает она, когда я, наконец, откашлялся. Я уныло смотрю на нее и пытаюсь понять, как она умудряется оставаться настолько собранной в такой момент. И только тут я понимаю, что моя рука все еще на ее коленях. И мое внимание тут же переключается на то, как очень медленно, но очень обдуманно, она продвигает своей рукой мою под подол ее юбки и вверх по бедру. Я ничего не говорю, но не сопротивляюсь, так что она продвигает ее еще выше по голой коже.
— Ты мог бы, ты ведь знаешь? — тихо говорит она, оглядываясь на несколько занятых столов в библиотеке, чтобы убедиться, что никто не обращает внимания, или же пытается привлечь внимание. С Роуз никогда точно не скажешь. Она снова смотрит на меня, кокетливо и решительно. — Трахнуть меня, я имею в виду. Мы могли заняться сексом, так? Если бы ты захотел, — где-то посередине этой краткой речи решительное
Мой лоб входит в контакт с деревянной столешницей библиотечной парты в ту же секунду, как мои пальцы прикасаются к ее трусикам. Она смеется, и я выдергиваю руку, будто меня обожгли.
— Ты такой смешной, Скорпиус, — весело сказала она, выпрямляясь и поправляя юбку.
— Если под «смешной» ты имеешь в виду «жалкий», — бормочу я, сдвигая ноги поближе, и благодарю стол за то, что он иногда может скрывать ужасно стыдные вещи.
— Нет, смешной, — утверждает она, проводя пальцами сквозь волосы на моем затылке и скользя ими по моей шее, пока я продолжаю лежать лицом на столе. — Ты не такой как все…
Я подавляю желание застонать. Каждый, кому было шестнадцать, понимает, что быть «не таким» — это последнее, чего нормальный человек хочет. Роуз могла бы, и сама это знать.
— Ты не хочешь? — спрашивает она, и ее голос внезапно становится тише, так что ей приходится нагнуться к моему уху. — Заняться со мной сексом, я имею в виду?
Она совершенно спятила. В этом я уверен. Еще несколько недель назад она не была бы такой прямой. Она точно помешалась.
— Ну, хорошо, если ты не хочешь… — разочарованно. Она действительно звучит разочарованно.
— Ты нахер спятила? — шиплю я, поворачивая голову, но не поднимая ее, чтобы встретить ее взгляд. — Конечно, хочу.
— Тогда чего мы ждем?
— Мы посреди библиотеки.
— Я не имею в виду прямо в эту минуту, — живо говорит она. — Но, честно, чего мы ждем?
Я хочу умереть. А еще я хочу затащить ее под стол и стащить с нее одежду. Это очень запутанное чувство, и я проклинаю свои подростковые гормоны уже в миллионный раз. Она выглядит почти жадно, и я спрашиваю себя, а возможно ли, что она действительно хочет этого.
— Я думал, мы хотим убедиться, — тихо говорю я.
Роуз вздыхает, кладет подбородок на свои руки и смотрит на меня:
— В чем убедиться?
— Во всем, — я хотел бы исчезнуть, но также я хочу, чтобы она приблизилась еще ближе, чтобы я смог ее поцеловать.
Ее кожа становится бледно-розовой, и я удивлен, что она не покраснела полностью. Она часто краснеет, в конце концов, ее бледная кожа и рыжие волосы делают свое дело. Но я не уверен, что ей сейчас стыдно; может, дело в чем-то другом.
— Я думаю, мы уже убедились, — она почти шепчет, не поднимая голову. — Я думала об этом, — о, господи боже, она думала об этом. Я неудобно поерзал на своем стуле, все еще радуясь, что здесь есть стол. Она продолжает тихим и легким голосом. — Я думала об этом, и думаю, мы должны попробовать…
Мать твою. Мои брюки сейчас чересчур малы, и я не думаю, что смогу встать в ближайшем будущем. Роуз улыбается мне своими идеальными белыми зубками и розовыми губами. Она такая красивая. Я не знаю, как это возможно, что мы говорим об этом — я и она.