Выученные уроки
Шрифт:
— Ну, как бы там ни было, — бормочу я и поворачиваюсь к лестнице. Я не знаю, почему я вообще за него волновался. Если бы в моей крови не было этой малой дозы алкоголя, я бы, наверное, не стал.
И как раз когда я наступил на первую ступеньку, Джеймс сказал ни с того ни с сего:
— Кейт меня бросила.
Я остановился и задумался, а хорошая ли идея — повернуться. В конце концов, Джеймс — придурок, так что зачем мне даже имитировать заботу о чем-нибудь, его касающемся. Но все же идиотский алкоголь, похоже, влияет на меня больше, чем должен бы. Мне точно следует
— Я думал, она давно тебя бросила, — медленно повернулся я. Он выглядит совершенно дерьмово, и у него немного рвоты в волосах. Он, похоже, не замечает, и мне интересно, как долго она там. Судя по цвету его лица, рвет его не в первый раз за эту ночь.
— Она по-настоящему это сделала, — бормочет он, вытирая рот и выглядя так, будто сейчас отрубится. — Она меня ненавидит.
Я думаю сказать, что она его не ненавидит, но, возможно, это ложь, и она его ненавидит. Я, правда, не знаю, как это продлилось так долго, потому что я даже не представляю, чтобы с ним было хорошо состоять в отношениях. Но я ведь также не знаю, почему стольким многим людям нравится проводить с ним время, потому что думаю, что он гигантская заноза в заднице каждую секунду, когда бодрствует, и почти все время, что спит.
Когда я ничего не говорю, Джеймс воспринимает это как сигнал продолжать дальше. Я понятия не имею, почему он говорит это мне, тем более, почему он говорит мне о своих проблемах с девчонками. Но я все равно слушаю. Блин, если бы я мог уйти.
— Она ударила меня, — он выглядит ошеломленным, когда отодвигает от себя ведро и прислоняется к углу лестницы. — Я сказал ей, что люблю ее, и она меня ударила.
Он сказал ей, что любит ее? Какого хрена? Может, он стукнулся головой сильнее, чем мы думали в начале. Я просто шокировано смотрю на него и с ужасом понимаю, что выражение его лица серьезно, и что он правда выглядит так, будто серьезен, когда говорит, что любит ее. Это жутко.
— Почему она это сделала? — осторожно спросил я, зная, что не хочу этого знать, и зная, что я должен уйти и оставить все это. Но я не могу.
Джеймс на секунду прикрывает глаза, и я думаю, что он, наверное, сейчас упадет, потому что, мягко говоря, нетвердо стоит на ногах.
— Она мне не верит, — сказал он, и не знай я его лучше, я бы сказал, что он звучит опечаленно. — Но это правда, — продолжает он, открыв глаза. — Я люблю ее.
Он серьезно с этой херней? Ни хрена себе. Он плачет? Его глаза мокрые, лицо перекосилось, и да, он плачет. Черт.
Я не знаю, что делать. Я знаю только, что, если кто-нибудь увидит Джеймса вот так, он этого не переживет, и, хотя мне должно быть насрать, мне не насрать. Я хватаю его за локоть и тащу на лестницу, подальше от тех, кто может отвлечься от своего занятия и заметить его.
— Почему она не верит мне? — беспомощно спрашивает он, пока я тащу его по лестнице.
Я не знаю, что сказать, так что киваю головой:
— Может, ей нужно больше времени.
— Времени больше не осталось, — горько отвечает он. — Все кончено…
— Может, нет, — осторожно
— Я все расхерачил, — Джеймс вытирает глаза и издает неровный вздох, что не слишком подавляет его слезы. — Я все нахер расхерачил.
И тут он начал по-настоящему плакать, настоящими слезами, которые катились по щекам, а не просто смачивали глаза. Он качает головой, пытаясь их остановить, но явно сдается спустя секунду. Я просто смотрю на него в ужасе, потому что в последний раз я видел, чтобы он плакал лет десять назад, а может и того больше.
— Мне жаль, — промямлил он, снова вытирая слезы. — Я не знаю, почему я такой… не знаю, почему я творю одно дерьмо.
— Ну, просто, — я с трудом прилагаю усилия, чтобы что-то сказать, — скажи ей это, и, может, она поймет.
Он лишь качает головой, а затем падает лбом на перила. Я не знаю, должен ли его просто тут оставить или что-то ему сказать. Я хотел бы, чтобы он остановился, просто повернулся и велел идти на хер или что-то вроде, чтобы ситуация вернулась хоть к какой-то нормальности. Но он этого не делает. Вместо этого, когда он поворачивается, его глаза мокрые и красные, и он смотрит прямо на меня.
— Прости, что я расхерачил твой год.
Я в шоке. В прямом смысле в шоке. Я не помню ни единого раза за всю мою жизнь, чтобы он извинялся передо мной без приказа моей матери. И каждый раз, когда он извинялся в таких ситуациях, он всегда возвращался минут десять спустя, и говорил, что ему вовсе не жаль, и обычно добавлял парочку малоприятных слов вдобавок.
Так что я абсолютно ничего не отвечаю.
Джеймс вытирает глаза и очевидно изо всех сил старается сдержать рыдания под контролем. Я уверен, ему стыдно, но он настолько в лоскуты, что, наверное, не осознает и половины всего.
— Я не должен был делать всю эту хрень, — он не говорит, что за хрень, но я отлично понимаю. — Я не знаю, почему вел себя как…
Он кажется искренним. Да, он совершенно в стельку, но явно что-то случилось, что внезапно превратило его в полного хлюпика. Так что я пожимаю плечами, каким-то образом вроде, будто принимая его извинения.
— Папа вернулся домой, — ни с того ни с сего сказал я, большей частью потому, что мне нечего было сказать. Я знаю, что он не знает, потому что не читал их письма, так что, если он не слышал от Лили (а я действительно не думаю, что он говорил с ней в последнее время), это для него, скорее всего, новости.
Это так и есть. Он приподнимает брови и медленно кивает, вытирая нос.
— Круто.
И еще страннее, чем сейчас, ничего быть не может. Мы не из тех, кто может вести задушевные беседы, не чувствуя себя просто странно и неуютно. Так что это все.
Джеймс оглядывается и еще раз вздыхает.
— Я пойду лягу, — тихо говорит он. — Голова болит.
Представляю, как. Я киваю и неловко стою там, пока он ковыляет вверх по лестнице и прочь с глаз. Я в шоке, правда. Я понятия не имею, что случилось, но я уверен, что Джеймс только что передо мной извинился, и он плакал из-за девчонки. Ого. Может луна полная или что-то вроде того.