Взгляд из угла
Шрифт:
Причем Некрасов и Бродский умерли в январе.
Причем Бродский — ровно 10 лет назад.
Был на два года старше меня, теперь — на восемь лет моложе.
И вот я с обидой читаю:
Те, кто не умирают, — живут
До шестидесяти, до семидесяти,
Педствуют, строчат мемуары,
Путаются в ногах.
Я вглядываюсь в их черты
Пристально, как Миклуха
Маклай в татуировку
Приближающихся
Дикарей.
В общем-то, нельзя отчетливей и оскорбительней сказать — отстаньте раз навсегда.
Человек хотел, чтобы о нем помолчали.
Это сбудется.
И перечитывать. И воображать, что история этого абсолютно одинокого человека отчасти передает события каких-то других жизней. Что его неумолчный разговор исключительно с самим собой касается еще кого-то, как отчаянно волнующий опыт превращения работы ума прямо в звук голоса. Что найденная им система речевой игры открывает нам — каким-то нам — новые аспекты существования.
Все это уже сейчас довольно трудно. Требует мужества, которое где же взять? Я раскрыл третий том сочинений, перечитал от конца к началу, перешел в том второй, вернулся к четвертому — и бросил. В такую впадаешь печаль.
Смелость фантазии необычайна, изобретательность, а равно изобразительность почти невероятные, чуть ли не в каждом стихотворении что-нибудь сказано так, что прекрасней и пронзительней, кажется, и нельзя, — иная совсем короткая строчка уводит черт знает в какую даль, — но ценой какого отчуждения все это написано. Ценой — не в смысле биографических утрат, до которых, действительно, никому не должно быть дела (и не сметь жалеть-порицать), — а в смысле установки взгляда на резкость, возможную только если смотреть с той стороны всех вещей. Оттуда, где нет тел. Где вообще ничего нет, кроме свободы.
Которая, как оказывается, мрачна и нестерпимо холодна. По-своему не легче рабства.
Думаю, не было в мире писателя, зашедшего в эту область настолько далеко, как Иосиф Бродский.
Он нашел — установил — выяснил — что-то такое, чего люди, вообще-то, знать не хотят. О чем боятся думать долго.
Это знание могли разделить с ним, как победу, только те, кто научился и привык жить без надежды и смысла.
Людям более счастливым тексты Бродского должны быть тяжелы.
Все собаки съедены. В дневнике
Не осталось чистой страницы. И бисер слов
Покрывает фото супруги, к ее щеке
Мушку даты сомнительной приколов.
Дальше — снимок сестры. Он не щадит сестру:
Речь идет о достигнутой широте!
И гангрена, чернея, взбирается по бедру,
Как чулок девицы из варьете.
Собственно, я только хотел сказать, что не случись Иосифа Бродского, жизнь некоторых была бы бедней, скучней, темней, нелепей, несчастней. Примерно такая, как у пьяного верблюда в железной клетке зимой.
30/1/2006
Структуры
Бывают в здешней жизни такие припадки маразма. Упал, очнулся — вокруг сплошной 1975-й, добро пожаловать.
И советские люди глубоко возмущены происками иностранных разведок, присудивших Нобелевскую премию мира своему наймиту Андрею Сахарову.
Например, академик Евгений Велихов купно с другими учеными патриотами возвышает свой голос против этой наглой провокации, которая, по сути дела, "является кощунством над принципами гуманизма
И в недрах Пентагона под наблюдением агентов "Моссада" выведены управляемые ядовитые мухи, которые, сев на лицо руководителя социалистической страны — или даже только вступившей на путь социализма, — способны причинить ему мучительный карачун.
А народное благосостояние растет. Стремительными темпами. Благодаря неусыпной заботе партии и правительства. Назло внешним и внутренним врагам, врагам, врагам.
Ну всё, буквально всё по-старому, бывалому, по Брежневу с Андроповым.
То есть госбезопасность работает как машина времени: воспроизводя химический состав атмосферы зрелого идиотизма и поддерживая надлежащее давление.
Полагая — по-видимому, справедливо, — что каждый народ достоин своей полиции.
И все же в точности как было — один в один — не выходит. Наблюдается какое-то ненужное удвоение абсурда.
Разве недостаточно — просто навести объектив гостелеканала на бумажку с буквами, и чтобы за кадром спец. корреспондент, как бы читая, произнес: я, британский шпион такой-то, поручаю правозащитным организациям РФ обналичить такую-то знатную сумму прописью; к сему я, шпион такой-то, руку приложил?
Четкость. Лаконизм. Оргвыводы вытекают однозначные. Казалось бы — чего еще надо?
Нет, приклеивают зачем-то еще видеоряд. Как бы предъявляют населению родины тест на способность к умозаключениям. Дескать, видишь скверик и в нем вот тот булыган? — Ну, вижу. — А теперь новый кадр. Видишь — мужик тут же, в скверике, отливает? — Спину мужика вижу. — Отлично. Это он мотивирует свои действия. Теперь гляди внимательно: вот у меня в руках другой булыган. Похож? — Как две капли. — Вот-вот! Капля точит камень — он открывается, как ларчик, внутри что-то блестит, верно? А теперь скажи: можно ли после этого терпеть существование какого-нибудь комитета солдатских матерей, или, там, против пыток?
Публика с заданием, конечно, справилась. Дала единственно верный ответ.
А все же простота в подобных случаях по-своему не хуже воровства.
Учитесь у министра т.н. обороны. Такое же, как и не вы, лицо ГБ, а понапрасну не напрягается, ему это влом. Я, говорит, находился все это время высоко в горах, а что тут у вас такое стряслось, чего запыхались? небось, пустяки, а то мне доложили бы.
Правда, это с утра он был такой вальяжный, — а ближе к закату солнца зазвенел за верхнее до, типа разорю! не потерплю! — и зря. Фу ли лицемерить — ничего такого необычного не произошло. Ну, загублена еще одна из вверенных вам жизней, — так это же каждый день. Пока вы дочитаете на сон грядущий свой английский детектив — еще солдатика, глядишь, задушат, другого повесят, а третий — сам… И все это, главное, против устава. Нет, понимаете ли, в уставе такого параграфа, чтобы распять человека, к примеру, на двух стульях и веревки затянуть изо всех сил, прекратив кровообращение. То есть это не норма ратного труда, это досадная погрешность. Никто бы и не узнал, если бы не дураки военврачи — чем дождаться опять-таки наступления смерти, отдали рядового беспринципным медикам гражданским. А те, конечно, стукнули солдатским матерям. Которых, в свою очередь, не успели запретить — тянули, тянули с обработкой того булыгана. Вот и доигрались.