Взлет
Шрифт:
— Пошли! — сказал я, обращаясь к Ефрему.
Прервав молитву, десятник встал и посмотрел на меня усталыми и красными от недосыпа глазами.
— Веселее! Умирать идем! — сказал я, улыбаясь.
Так себе мотивация. Однако вылазки нужны, нужно показывать врагу, что есть еще порох в пороховницах. Порох… Как же мне не хватает тебя!
Умирать или не умирать, это все в руках Божьих, а мы должны воевать. У меня уже сложилось мнение, что наутро обязательно состоится серьезный штурм. Сильно долго нас выматывать нет смысла. Три дня без сна при активной работе — это уже
Уже слышались команды десятников и мной, без всякого согласования, назначенных сотников, уже летели стрелы с вышек и, судя по звукам, скинули несколько бревен по ползущем по склону штурмовикам. Значит пора и нам вступить в бой.
— С нами Бог! — прокричал я, вкладывая в голос остатки бодрости.
— С нами Бог! — вяло и вразнобой отвечали воины.
Идти с таким настроением в бой плохо. Однако, опыт подсказывал, что перед сшибкой, благодаря выделяемому адреналину, силы у бойцов появятся. Вот только, если после не поспать, не поесть, то в следующую атаку воины просто не поднимутся.
Мы медленно выплывали из дефиле в колонне по десять воинов. Нас было две сотни ратных, больше уже не найти. Всего оставалось в строю пять сотен бойцов. Кто с температурой валяется, да такой, что встать не могут, иные раненые. Есть те, у кого ранения в конечности, так они занимаются тем, что обеспечивают хоть какой тыл, разносят еду, или воду. При серьезном штурме и они залягут и будут отстреливаться с арбалетов. Хотя на последние осталось критически мало болтов.
— Пора! — прошипел я, становясь на острие построения клином.
Геркул будто услышал меня и огненный снаряд полетел в гущу вражеской конницы, так отлично расположенной на одной из пристрелянных точек. Туда же полетели и камни, окончательно расстраивая боевую формацию готового к сражению врага. После того, как однажды мы сделали вылазку конницей и ударили во фланг спешившимся штурмовикам, каждый приступ холма неприятелем стал сопровождаться поддержкой их конных. Три-четыре сотни конницы стояли чуть поодаль, на случай нашей вылазки.
Теперь же, после обстрела пороками и огнем, часть вражеских конных были убиты, но большинство просто растерялось, сбило построение. Но не они были нашей целью. Нам бы прогнать штурмовиков.
Разогнавшись, переводя коня в галоп, мы смели вражескую пехоту, которая, понадеявшись на свое прикрытие, не прекратила штурмовых действий. Встав в стременах и чуть подавшись вперед я умудрился насадить одного врага на пику, а второго ударить в кольчугу так, что, пусть ее и не пробил, но кинетический удар получился мощным и сбил вражеского воина.
Бой уже кипел не только на краю подошвы холма, но часть штурмовиков смогла преодолеть не сильно-то и высокие стены и теперь рубилась с нашими воинами внутри периметра. Все же я правильно сделал, что рискнул, убрал часть бойцов со стены, но ударил во фланг.
— Домой! Домой! — кричал я, понимая, что свою работу сделал.
Штурм захлебнулся и те дополнительные силы, которые уже изготавливал враг, на случай, если первая
— Домой! — кричал я, замечая, что конница противника приходит в себя и худо-бедно, но выстраивается в боевую формацию.
Успели, может только с десяток наших замешкавшихся бойцов враг успел посечь. Это были очередные потери, минус десять лучников, минус конных, минус пехоты. Здесь и сейчас нет специализации, каждый может отрабатывать хоть в пехоте, хоть с луками. Противник не стал преследовать нас, когда мой отряд входил в дефиле.
Память о той мясорубке, что тут была устроена живет. Я потер глаза. Уже не столько дерьмом воняло вокруг, а въедался в нос и щипал глаза запах спекшейся крови.
— Что по потерям? — спросил я Геркула, который оставался внутри лагеря.
— Почитай шесть десятков нынче, — отвечал витязь.
— Если чуда не произойдет, завтра наш последний бой, если не ночью, то утром нужно подороже продать свои жизни, — безразлично сказал я.
Безразлично, потому что эмоции уже ушли, они требовали энергии от организма, а я «включил энергосберегающий режим». Еще бы врубить «режим полета», да полетать в сладких снах. Но много нельзя… Не на кого оставить командование. Геркул не менее моего вымотан.
Алексей ранен, отец так же, у обоих раны начали воспаляться и они в горячке. Стоян отправился со своим ближним десятком на вылазку. На Ефрема?
«Где же бродники?» — думал я, вглядываясь в даль, где в стане врага что-то горело.
Видимо, диверсия очередная. Стоян отрабатывает лучше Боброка в этом направлении боевых действий. Несколько даже обидно. Это же я сам натаскивал своего сотника! Но Стоян опытнее, да и команда у него подобралась достойная. Вон как меня из зиндана вызволили!
И все-таки с бродниками нужно общаться и всегда держать в уме предательство, обман и плутовство. С ними связались, они обещали прибыть на помощь, но еще вчера я ждал этих средневековых казаков. Не пришли, но и не отказались это сделать.
Я не обещал пустить бродников на наш холм. Я предполагал отправить их на плотах на другой берег Днепра и чтобы они посылали нам по две сотни два раза в день для ротации. Но все семь с половиной сотен этих бродяг мне в лагере не нужны, так и нас вырезать можно.
— Всем спать на своих местах у стены, тот десяток, что высыпался во время штурма, в дозор на ночь, — приказывал я, закатывая глаза.
Уже пару раз засыпал сидя, а раз, так и стоя.
— А коли штурм? Нас сонными и возьмут. В потемках не видно, когда подкрадываются к холму, а разжечь костры уже нечем. Не поспеть, — стал возражать Ефрем, рупор моих приказов.
— Тебя снять с десятника? С чего мои приказы обсуждаешь? — вызверился я.
На самом деле, он частью прав. Но для того, чтобы иметь хоть какие шансы отбиться, все на своих позициях спать и будут. Тут же так: или рискнуть и дать воинам отдохнуть, или проиграть, потому что состояние сейчас такое, что мало сравнимое бездействием.