Я – мать ваша!
Шрифт:
Родительница повернулась к старшим детям. Спокойствие сбежало с ее лица, блеснул синевой ледяной взор, раздался вопль:
– Твою налево… С камня слезь сейчас же!
Лара подскочила словно ужаленная. Тимофей уже стоял рядом, пуча недоумевающие глаза: «Что случилось?»
Мать обратилась к брату:
– Ты можешь сесть.
– А я? – воскликнула Лара.
– А ты – нет, – строго запретила родительница.
– Но почему? – задыхаясь от обиды, прохрипела Лара.
– Девочкам нельзя сидеть на холодном – застудишься.
– Но камень горячий.
– Прекрати
– Хорошо, – Лара, не мешкая, согласилась с неозвученным доводом.
Мама швырнула носовой платок Тиме.
– Сам руки вытри, потом придурочной сестре передай.
Родительница выдала каждому по куриному яйцу и ломтику черного хлеба, смазанного маргарином и посыпанного сахарным песком. Братья быстро проглотили обед и залезли вдвоем на чудесный теплый камень. Лара с завистью взглянула на них. Тима заметил и показал язык: «Так тебе и надо». Не удержавшись, Лара пожаловалась:
– Мама, а Тима задирается.
Брат возмущенно закричал:
– Ничего я не…
– Хватит! – прервала его мать и схватилась за голову, – До чего вы меня достали своими перепалками. Сил больше нет. У вас есть всё, о чем я в детстве лишь мечтала: сыты, одеты-обуты, в мире живете, родители каждый день не напиваются, скандалы с мордобоем и поножовщиной не устраивают. Нет ни пьянок дома, ни драк, ни крови, ни милиции. Чего вам еще надо?! Неблагодарные. Изверги, а не дети.
Лара опустила глаза. Почему она не сдержалась? Ведь знала, чем дело кончится: виноватой и останется.
Скорлупки мама собрала в тот же самый носовой платок, которым руки обтирали: «Обратно курам отнесем». Она по очереди налила детям воды из литровой стеклянной банки в общую эмалированную кружку.
Попив, Лара пошла в лесок. Она ела чернику, когда раздался громкий призыв:
– Час дня, за работу!
Рискни отказаться…
13.00 Птичка нашлась
Нехотя напялив грязные шерстяные рукавицы, Лара встала у начала рядка. Осмотрелась – полполя впереди. Жутко клонило в сон, ей всегда хотелось спать после еды. Как же нестерпимо жарко, солнце палит нещадно! Лара закатала штанины спортивок. Ветерок облегчил состояние, обдувая нежно ноги.
По команде мамы Лара и Тима двинулись навстречу друг другу. Брат, не стесняясь, закидывал болючими комочками земли. Тело Лары тяжелело, веки опускались, она с трудом держалась на ногах, не было сил даже закрываться от летящих «снарядов», не то, что защищаться и метать в ответ.
Встретившись с Тимкой на середине рядка, Лара ему прошептала: «Прекращай! Я больше не хочу!» Брат нагло усмехнулся.
Они расходились, а Тима продолжал бросать и попадать. Он беззвучно смеялся и дразнился, показывая пальцем мишени. Лара терпела: рано или поздно брат устанет и успокоится. Но тот не сдавался. Наконец ком приземлился в щеку Лары. Она подняла «снаряд» и гневно швырнула обратно.
– Так-так, наша птичка нашлась, – не предвещающим ничего хорошего тоном медленно протянула мать и самодовольно улыбнулась. Брат ухмыльнулся.
Черт,
Лара обернулась к родительнице.
– А ты мать провести, значит, решила? – Звездочки в ледяных глазах мамы метнули пару металлических искр.
– Это Тимка швырялся, достал меня. Я лишь последний раз кинула в ответ.
– Не знаю, я видела только тебя.
– Но он первый начал, – настаивала Лара.
Мама спросила у Тимофея:
– Бросал? Сознавайся лучше по-хорошему!
Испуганный Тима медленно покачал головой.
– Видишь, он не делал, – подвела итог мать.
– Врет! – яростно крикнула Лара.
– Хватит на брата спирать! Чуть что – Тимка да Тимка, а она невинная овечка. На этот раз не отвертишься. На воре шапка горит, будешь наказана.
– Опять только я?!
– Да что ты заладила: «Я, опять я, снова я»?! «Я» – последняя буква в алфавите. Провинилась – получай. Поли давай быстрее, моду взяла со мной пререкаться!
Лара замолчала, наклонилась и пошла выдирать сорняки, глотая слезы. Всегда виновата она одна, мама никогда ей не верит.
А Тима еще долго исподтишка кидался окаменевшей почвой.
***
В три часа поле закончилось, семья устало побрела домой. Мыльницы нещадно натирали стопы, измазанные землей. Кася капризничала и просилась на ручки. Лара подняла сестру, но мама тотчас накричала:
– Поставь ее, не хватало грыжу заработать. Потом вози тебя по докторам! Мне что заняться больше нечем?! Ишачу на вас с утра до ночи, а в ответ лишь «дай» да «погулять» слышу. Когда чего хорошего дождусь? Не видать мне благодарности до самой смерти.
Лара опустила сестру. Всю обратную дорогу Кася ныла и отказывалась идти, а Лара ее уговаривала.
На подходе к их улице Тима предложил:
– Матуля, давай Волчу сейчас привяжем! А то удерет опять.
– Удерет – накажу! Пес правила знает, – строго ответила мать.
– Откуда ему знать?! – изумился брат, – Он ведь животное.
– Я его не первый год воспитываю, пора бы запомнить. А если не удосужился – научу! Через розгу до всех быстро доходит.
Волча, завидев первые строения, привычно дал деру – нырнул в ближайшие кусты. Хвост загогулиной махнул на прощание и скрылся среди густой зеленой листвы. Послышался плеск воды, плюханье, хлюпанье, треск ломающихся веток и шелест травы. Всей семьей звали его обратно, свистели призывно. Зазря – пес не вернулся. Инстинкт бродяжничества оказался сильнее благородного воспитания.
– Гаденыш! Снова в самоволку ушел. Придет – так отлуплю, что мясо от костей отойдет. – Погрозила кулаком мать и предвкушающе улыбнулась.
16.00 Тарелка супа
Во дворе Лара направилась к уличному водопроводу, что работал исключительно летом, в холода трубы замерзали, по весне оттаивали. Хорошо хоть так, дома-то воды вообще нет, зимой приходится на колонку за тридевять земель брести.
Она умылась, очистила распухшие натертые ноги. На задней поверхности правой пятки сияла пузырем солидная мозоль. Лучше не протыкать, сама подсохнет и сойдет.