«Я много проскакал, но не оседлан». Тридцать часов с Евгением Примаковым
Шрифт:
— Можно подумать, другие олигархи — «чайные розы»…
— Нет, конечно. Особенно неприглядно, что они не вступились за члена своего сообщества. Не только не поддержали Ходорковского, но и дружно навалились на него. Материалы закрыты, но я почти уверен, что соратники Михаила Борисовича давали показания против него.
— Ради чего такое рвение?
— Ну, первое, что приходит в голову: зависть, намерение убрать конкурента. Затем — страх перед властью, желание обезопаситься, отвести удар от себя, продемонстрировать лояльность режиму. Вместо того чтобы остужать обстановку,
— Чем вы объясняете, что опытный бизнесмен не уехал из России, когда стало ясно: идет охота, вокруг расставлены флажки?
— Навряд ли Ходорковский чувствовал, что его арестуют. А может, не захотел уехать. Или не смог. Не знаю. 2003 год стал в каком-то смысле кульминационным. Придя к власти, Путин по совокупности причин не мог рубить сплеча, разом смести олигархический слой капитализма, сформировавшийся в девяностые годы. Во-первых, опасался расшатать политическую обстановку, нарушить экономическую устойчивость. А во-вторых, сам характер его прихода сковывал действия. В результате Путин повел дело так, чтобы эволюционным путем добиться нормального рыночного развития. Думаю, имело место негласное соглашение с олигархами, предполагающее, что они законопослушно отчисляют налоги, платят персоналу достойную зарплату, социально обустраивают территории и не лезут в политику. Однако в 2003 году окончательно развеялись сомнения в том, что соглашение не соблюдается. Возник выбор: либо идти по пути еще большего усиления олигархических групп, либо принимать в отношении них некие меры. И вот появилось «дело» Ходорковского.
— Михаил Борисович летел с вами в самолете, сделавшем нашумевшую «петлю над Атлантикой». Как вы относитесь к тому, что (безотносительно к содержательной стороне дела) представитель делового истеблишмента избрал путь политзэка номер один?
— Ходорковский действительно входил в делегацию, сформированную для переговоров с Альбертом Гором в США. Состав подбирал руководитель моего секретариата Роберт Маркарян. Не могу не признать: для человека, занимавшего высокую позицию в бизнесе и вдруг оказавшегося в заключении, Ходорковский ведет себя очень достойно. Но его игра, мне кажется, заранее проиграна. Даже если Михаила Борисовича сейчас выпустят, не думаю, что он станет фигурой, вокруг которой объединится оппозиция. Возьмите Михаила Касьянова. Провалился.
— Касьянов помельче будет.
— Не скажите. Все-таки человек в течение нескольких лет руководил правительством. Но, допустим, Ходорковский весомей. Хорошо, кто, на ваш взгляд, пойдет за ним?
— Уцелевшая часть правых. Само движение разбито, расколото, но кое-кто держится. Потом — часть интеллигенции…
— Вот вы сами и ответили, что электоральной базы у Ходорковского нет. Кроме того, нельзя не принимать в расчет сильные антиолигархические настроения населения. Мы этого момента касались. Понимает ли реальный расклад «политзэк номер один»? Не уверен, что понимает.
— Абстрактно выбор Ходорковского можно уважать.
Но у него есть семья, дети, пожилые родители. Что, по-вашему, приоритетней: несгибаемое следование принципам или жалость к близким, защищенность семьи?
— Как выражаются англичане, все зависит… Разная степень
А говоря обо мне, я бы так расставил приоритеты. Если бы гипотетически сложилась ситуация, при которой я должен уйти из жизни, чтобы мои дети и внуки были счастливы, сделал бы это не задумываясь. Однако если поставят вопрос иначе: «Соверши грандиозную подлость, и тогда с родными все будет в порядке» — я уйду из жизни, и всё.
— Ходили слухи: это Волошин подвел Ходорковского, обещая ему неприкосновенность… Как вы считаете, почему Путин почти четыре года держал так близко к себе человека «семьи»?
— У меня впечатление, что за выполнением негласного соглашения с бизнес-структурами должен был следить как раз Волошин. А он, выяснилось, оказался частью олигархического лагеря. Поэтому, в конце концов, перестал быть нужным.
— Какая-то уж очень экстравагантная «ненужность».
Несколько лет Александр Стальевич состоял председателем Совета директоров РАО «ЕЭС России», сейчас на аналогичной позиции в «Норильском никеле». Нет, такие люди востребованы во все времена. Почему?
Вы должны знать. Вас же в период премьерства с Волошиным связывали особенно «теплые» контакты.
— Очевидно, в Волошине есть что-то позитивное.
Допускаю, он неплохой организатор, и за это его ценят. Хотя для меня превалирующее качество в человеке — повторяю — порядочность, чего в Волошине нет. Во всяком случае, в отношении меня. Но, вероятней всего, он держится на плаву благодаря сохранившимся связям.
— История ваших взаимоотношений с олигархами наполнена не самыми задушевными сюжетами. Однако сегодня, будучи руководителем Торгово-промышленной палаты, вы работаете в плотном кольце буржуа, негоциантов. Насколько в этом плане для вас комфортно нынешнее место?
— Комфортно…
— Из этого следует: оказавшись в ТПП, вы не испытали ощущения, что волею, условно говоря, судьбы пересажены на чужую почву, вращаетесь не совсем в своем кругу?
— Жизнь все время пересаживала меня на разные почвы — от журналистики до науки, большой политики. А в ТПП меньше всего почувствовал себя неофитом, вынужденным познавать нечто совершенно чуждое. Хотя и многому здесь учусь у коллег, предпринимателей.
— Раз так, кто из руководителей крупного бизнеса вам наиболее близок?
— У меня очень добрые отношения с уральским предпринимателем Андреем Козицыным. Хорошие контакты с Владимиром Евтушенковым, Вагитом Аликперовым…
— А с кем — явно разные «группы крови»?
— Я говорил: с Березовским. Его окружением. В принципе не испытываю симпатии к тем, кто насоздавал империи, используя человеческие слабости. Давал взятки, брал людей на содержание.
— Наверное, и к состояниям, сделанным благодаря преференциям, относитесь высокомерно?