«Я много проскакал, но не оседлан». Тридцать часов с Евгением Примаковым
Шрифт:
Теперь предстояло дать внятный сигнал, который остановит криминальный разгул. По крайней мере сузит его масштаб. Преступникам следовало знать о непримиримом настрое правительства, его намерении начать борьбу с воровством и коррупцией. Выступив сначала в Москве, а затем на форуме в Давосе с демонстративным заявлением, что надо воспользоваться амнистией девяноста тысяч осужденных за мелкие преступления и отправить за решетку виновных в крупных экономических аферах, я действовал рассчитано. Сознательно.
— Злословили: это была оговорка — по Фрейду.
— (Смеется.) Невольно сорвалось с языка аж дважды… Так по Фрейду не бывает. Хотите, чтобы я произнес это слово?
— Затеяв свою комбинацию, вы как будто умышленно пошли на обострение отношений с «семьей»?
— Честное слово, я тогда об этом не думал. Никак не предполагал, что сигнал, предназначенный для криминальных элементов, «семья» воспримет и на свой счет, что она так глубоко завязана в меркантильных вопросах.
— Если не изменяет память, конкретный «криминальный сюжет» и послужил спусковым крючком травли?
— Определенно. Разразился скандал в благородном «семействе». Даже сторонящийся публичности Волошин отметился интервью, сказав, что в период первоначального накопления капитала не бывает преступлений в сфере экономики. Но первым в атаку полез Березовский. Он и стал накручивать «семью». Я вовсе не собирался с ней враждовать. На каком-то этапе даже попытался «навести мосты». Пригласил в Белый дом Татьяну Дьяченко, сказал: «Я, как и вы, заинтересован, чтобы Борис Николаевич доработал до конца конституционного срока, чтобы сведения о его плохом самочувствии не распространялись. Почему вы не ставите меня в известность ни по каким вопросам? Не привлекаете к обсуждениям? Изолировались в некоем неформальном штабе? В конце концов, я кое-что понимаю в коллективной мозговой атаке, получил Государственную премию СССР за разработку ситуационных анализов». Дьяченко ускользнула от ответа, отделавшись пустой учтивой фразой: «Да что вы, Евгений Максимович, мы так вас уважаем». Я понял, что напрасно размечтался о конструктивном сотрудничестве. Однако «умышленно обострять отношения» — амплуа Березовского.
— Сейчас, когда Борис Абрамович осел в Лондоне, изредка являя лишь свой виртуальный образ, кажется почти нереальным, что он жил среди нас и даже делал президентов… Так был ли Березовский?
— Березовский был. К сожалению. И сделал много плохого. После моего выступления насчет экономических преступлений он заявил в прессе, что с этого момента начинается отсчет времени пребывания Примакова на посту премьер-министра. Это следовало воспринимать как объявление войны. А поскольку на войне все средства хороши, Березовский буйно занялся подтасовками, распространением диких слухов, примитивной ложью. Мои слова были передернуты самым бессовестным образом, суть сказанного извращена. Заменив выражение «экономические преступники» на «коммерсанты и предприниматели», Борис Абрамович подытожил: «Это был знак системе. И система начала действовать старыми кагэбэшными методами».
За глаза воюя со мной, Березовский параллельно искал встреч. Раз мне позвонил один высокопоставленный чиновник: «Слушай, Березовский стоит у калитки Белого дома. Я тебя прошу: прими его на пять минут». Из уважения к звонившему я согласился. Но чтобы понять подоплеку происходящего, вы должны знать предшествующие обстоятельства.
Зимой ко мне пришел министр внутренних дел Сергей Степашин. Минуя секретаря, положил на стол докладную записку. В ней говорилось, что только открытие уголовных дел способно возвратить в Россию огромные суммы, которые продолжают незаконно уплывать за рубеж. В записке приводились фамилии многих наших олигархов,
Министр расписал документ своим заместителям — Рушайло и Кожевникову, с указанием о ходе работы давать материалы для доклада премьеру. И вот у меня в кабинете появляется Березовский с копией докладной записки, меньше всего предназначенной ему. Как у него оказался служебный документ МВД, могу только догадываться.
Характерно мое первое знакомство с Березовским, еще когда я работал в МИДе. Березовский пришел ко мне — он тогда занимал официальный пост в Совете безопасности — перед одной из своих поездок в Тбилиси и попросил проконсультировать по грузино-абхазским отношениям. Проблема не входила в компетенцию Бориса Абрамовича (его только собирались назначить председателем Исполнительного секретариата СНГ). Тем не менее, узнав от меня, что на Смоленской площади подготовлен проект документа, который будет предложен конфликтующим сторонам для обсуждения, Березовский захотел его почитать. Перелистав пару страниц, попросил разрешения снять копию. Я отказал. Тогда он поклялся, что не покажет ее никому — это нужно лишь для того, чтобы он правильно ориентировался в своих разговорах в Тбилиси.
Я был вне себя, когда мне сообщили, что, курсируя между Тбилиси и Сухуми, Березовский вовсю оперирует полусырым проектом. Вернувшись в Москву, он ничтоже сумняшеся снова попросил аудиенции. С трудом сдерживаясь в выражениях, я высказал все, что думаю о проявленной нечестности. Но Березовский с видом невинно оклеветанной жертвы пожал плечами: «Вы же сами дали мне этот документ и разрешили работать с ним. Я не помню ни о каких ограничениях». Решил прекратить с ним любые контакты.
— Березовский объявился в Доме правительства с просьбой, чтобы лично его не трогали?
— Я не совсем понял цель прихода. Он был взбудоражен, пытался объясниться по поводу «готовящихся арестов». Мне даже стало его по-человечески жалко. Вырвалось: «Уверяю, ни о каких указаниях о вашем аресте не слышал и тем более их не давал. Я не руковожу правоохранительными органами, чтобы заводить уголовные дела». Не стоило проявлять сочувствие. Потом мне рассказывали, что Березовский опубликовал какое-то интервью, где опять все переврал, наговорил обо мне кучу ерунды. Может, теперь кается в Лондоне. (Усмехается.)
— В свете вашей резолюции на записке Степашина вас, вероятно, не должны шокировать «дело «ЮКОСа», арест Ходорковского?
— Здесь много вопросов по процедуре, процессам… Но я с самого начала был против ареста Ходорковского до суда. Мы находились с Путиным за границей, когда я узнал о случившемся. Заметил: «Владимир Владимирович, так нельзя. Зачем заключать Ходорковского под стражу до рассмотрения дела в суде?» Президент ответил: «Если считаете нужным, выскажите свое мнение публично». Я так и поступил. Выступил по телевизору.
Сказанное не означает, что я был против расследования. Под конец Ходорковский вел себя вызывающе. Он, например, принимая участие в одной из конференций ТПП, заявил, что сейчас главная задача крупных компаний — иметь лоббирующие структуры во всех ветвях власти.
— В лоббировании как таковом нет ничего плохого.
Во многих странах оно регулируется законом.
— Вы говорите о цивилизованном лоббировании, а Ходорковский — о расстановке своих людей в правительстве, парламенте, судах, где угодно, вплоть до правоохранительных органов. «ЮКОС», имея средства, так и действовал. Факт. Но это же подрыв государства!