Я не искала любовь
Шрифт:
Я выхожу из зала с намерением больше не возвращаться. Уволившись таким образом, я не получу свою зарплату, но мне всё равно.
Воспоминания об оскорбительных и жестоких словах Джеймса Андерсона и его руках на мне вызывают яростную тошноту. Я дохожу до одного из туалетов и ополаскиваю лицо. Смотрю в зеркало и ненавижу себя за то, что посмотрела на себя. Я делаю это редко и если освещение достаточно тусклое, позволяющее разглядеть только силуэт. В эти моменты обманываю себя, что я красива. В такие моменты в тени я вижу только очертания своего лица, форму губ, носа и волнистость
Однако сейчас свет яркий, он пригвождает лицо, как прожектор.
Или это только моё восприятие. Кажется, что театральный софит безжалостно стремится выявить все мои недостатки. Может быть, свет на самом деле не такой уж грубый и жестокий, это просто банальный неон, который освещает меня, как и всех остальных. Он не хочет меня обидеть и его не волнует как быстро бьётся у меня сердце.
Я смотрю на себя… смело, я смотрю на себя. В жизни я преодолевала испытания и посерьёзнее, чем это. Я могу это сделать, я должна и хочу это сделать.
Сжимаю кулаки, сглатываю, а затем смотрю на девушку, которая смотрит на меня через зеркало. Шрам от ожога тянется от уха до скулы, он похож на молнию, и когда-то был красноватый, а теперь постепенно становится бледно-розовым. Я прикасаюсь к нему, он больше не болит, это часть меня. Поглаживаю по нему, словно хочу извиниться. Обычно, даже если не смотрю на шрам, я проклинаю и ненавижу его.
Мне почти хочется плакать. Не из-за изуродованного лица, а потому что понимаю, — я сама себе злейший враг. Если бы я увидела на улице девушку с похожим шрамом, то не почувствовала бы такого отвращения, которое Джейн испытывает к Джейн. Возможно, я бы даже не заметила. Может, если бы она оказалась прямо передо мной, я задумалась, что с ней могло случиться, но уж точно не стала бы убегать, как вампир убегает от солнца. Как я убегаю от зеркал и воспоминаний.
В подтверждение этого, как только в туалет входят две дамы, я прикрываю эту часть лица волосами. Жест автоматический, инстинктивная защита, хотя никто не обратил на меня внимания, никто не указал на меня пальцем.
Несомненно, настоящий монстр, от которого мне приходится защищаться, — это мой страх. Мне придётся много работать над этим. А пока я крадусь, будто в чём-то виновата.
— Вы посмотрите, кто здесь. — Меня блокирует рука, хватая за запястье, казалось бы, в дружеской манере, поскольку мы находимся на публике. Однако в его голосе нет ничего дружелюбного. — Мне казалось невероятным, что это можешь быть ты. Но это так. Знаешь, я могу подать на тебя в суд за нанесение телесных повреждений? У меня швы на члене, идиотка! Двадцать дней я не мог трахаться! — Я сопротивляюсь, но Андерсон сжимает сильнее. — Но всё же есть способ не позволить тебе гнить в тюрьме. И я уверен, ты знаешь какой.
Джеймс приближается ко мне с манерой, которая со стороны может показаться романтичной. Его дыхание пахнет алкоголем, фальшивая улыбка разит ядом.
— Отпусти меня, — говорю я, стараясь не показывать страха. — Или закричу.
— Пока ты можешь идти. Здесь слишком многолюдно. Я люблю уединение. Но скоро ты меня услышишь. Мой член полностью зажил, я уверен, ты захочешь убедиться в этом сама.
И
Затем кто-то вбегает за мной. Арон Ричмонд бросает на меня обеспокоенный взгляд. Моё присутствие не удивляет его, словно он знал, что я здесь.
Он искал меня?
Арон беспокоился обо мне?
Я снова чувствую тепло.
Я ненавижу Арона и в то же время благодарна ему.
Он искал меня.
Беспокоился обо мне.
Мне хочется взять его руку и поднести к своему лицу, хочется поблагодарить и заплакать в его ладонь, хочется сказать ему, что я что-то чувствую к нему, такое, что меня пугает.
Но я ничего такого не делаю. Признание ему в любви, не будет даже последним, что я сделаю в жизни. Показать Арону свои чувства, значит подвергнуть себя риску новых ран. Прояви я больше нежности, и моё сердце стало бы таким же, как и мои кости, и всё моё тело. Если буду более настоящей, я рискую принести в свою жизнь больше внутренних шрамов. Поэтому я сдерживаю все эмоции. Тише, тише, будь умницей Джейн, не улыбайся ему и не благодари, не позволяй почувствовать биение твоего сердца. Просто убегай.
***
— Что-то не так? — спрашивает меня Натан, пока у него дома мы смотрим по телевизору «Семь невест для семи братьев».
— Нет, всё в порядке, — лгу я, проглатывая попкорн.
— Ты уже несколько дней ведёшь себя тише, чем обычно. Ты никогда не была особо разговорчивой, но сейчас ты даже не слушаешь. Ты рассеянна. Что случилось? Дай угадаю… Это любовные муки? Если я не ошибаюсь, ты снова начала ходить на работу в Richmond & Richmond. Встретила снова того красивого молодого человека? Или… Дитя, я надеюсь, это не что-то более серьёзное.
Я пожимаю плечами, когда Адам Понтипи влюбляется в Милли и просит её выйти за него замуж после одного взгляда.
— Никаких любовных мук, Натан. Я не видела красивого молодого человека, о котором ты говоришь, и у меня нет никакого желания увидеть его снова. И ничего серьёзного не произошло.
Это не совсем ложь и не совсем правда. По вечерам я снова принялась за уборку офисов на Лексингтон-авеню, но Арона не видела даже издалека. Ничего более серьёзного не произошло: по крайней мере, ничего определённого. Я и сама чувствую себя странно: я чувствую себя странно потерянной, гораздо больше, чем моё обычное чувство потерянности. Гораздо больше, чем моё обычное ощущение себя не на своём месте в этом мире.
Для меня нормально передвигаться по городским улицам, как героиня фэнтези с мечом. У меня такой же хмурый и настороженный вид, как у персонажа мрачноватого средневекового сериала, который с самого рассвета должен быть на взводе, чтобы дожить до заката. Я живу так с самого детства; мне кажется, я никогда не расслабляюсь. Я никогда не спала закрыв оба глаза. Много раз видела сны с открытыми глазами, но очень мало — с закрытыми. Ведь чтобы увидеть сон с закрытыми глазами, нужно заснуть глубоко.