Я не прощаюсь
Шрифт:
Все эти планы сразу же всё отснять и сделать пришлось отложить из-за моих личных проблем, возникших по возвращении в Сеул. А после всё стало по-старому – в один год у меня не получается, в иной – у неё. «В этом году снова первый снег упустили и ничего не сняли», – помнится думала я. Одна звонила другой и рассказывала, как у них идёт снег, и спрашивала, как там со снегом – на что другая отвечала: «Завтра выпадет». Потом кто-нибудь из нас спрашивал: «Тогда уже в следующем году?» На что другая отвечала: «Да, обязательно». Иногда никто ничего не говорил, и мы просто смеялись, бесконечно оттягивая спланированное – мне стало казаться, что так будет всегда.
Скрежет
– Трудно, конечно, что с кровати не слезть, никуда не сходить, – сказала Инсон, слегка скорчив усталую улыбку.
– Нельзя даже немного пройтись, руки напрягать запрещают.
Медсестра продезинфицировала обе иголки и ещё раз промыла руки антисептиком на случай, если с иголок к ней на руки попали какие-либо бактерии.
– Мне сказали, что нервные окончания легко могут оборваться, а они до самых плеч тянутся, поэтому в таком случае придётся под анестезией очередную операцию проводить, чтобы найти нерв. А в начале года ещё был случай, когда человек не проснулся от анестезии, его отвезли в другую больницу. Пару лет назад даже был случай сепсиса у пациента – он умер.
Инсон замолчала. Я снова уставилась на то, как медсестра невозмутимо воткнула иголку в рану Инсон, и пожалела, что задержала дыхание вместе с Инсон. Разве я не поняла это ещё в вестибюле? Что если вглядываться, становится только неприятнее? Когда медсестра начала вкалывать вторую иглу в средний палец Инсон, я отвернулась на телефон, лежащий на подушке. Я представила, как Инсон пришлось напрягать спину, плечи и левую руку, чтобы отправлять мне сообщения, не двигая правой рукой. Два раза она всеми силами вбивала буквы и пробелы, чтобы спросить: «Сможешь сейчас приехать?»
Но почему она написала мне?
У неё было не много друзей, но были люди, с которыми она хорошо ладила и поддерживала контакт. Мне бы ни за что в голову не пришло, что в такой ситуации она свяжется именно со мной. Когда я прошлым летом пыталась выбрать получателя моего завещания, я о Инсон даже не вспоминала – вероятно, из-за того, что она жила далеко. И я бы не хотела нагружать её после того, как она в одиночку присматривала за своей матерью и проводила её в иной мир. В тот период первой начала отдаляться Инсон, и несмотря на происходящее в моей жизни, я порой задумывалась: не могла ли я приложить чуть больше усилий? Ведь до этого острова, по сути, можно добраться на самолёте всего за час – зачем воображать, словно он на другом конце света?
Из-за этих мыслей, вместо того чтобы уверенно поддержать её, я вопросительным тоном выкинула:
– Ты… ведь справишься?
Я заметила, как у Инсон, пытающейся вытерпеть боль от кровотечения в пальцах, задрожали губы. Она смотрела на меня блеклым взглядом, коего я не видела за долгие годы нашего общения, будто бы в попытках вынести боль её сознание на мгновение помутилось. Неужели нет иного, менее жестокого способа сохранить нервные окончания? Я не могла принять столь суровую реальность – всё же живём в двадцать первом веке, а в медицине до сих пор не придумали чего-то, помимо этого? Может, проблема именно в этой мелкой больнице? Ведь она торопилась, искала что-то вблизи аэропорта.
В глазах Инсон снова заблестела жизнь. Сначала я понадеялась, что она не услышала мой вопрос – но она, словно восприняв его на полном серьёзе, шёпотом ответила мне:
– Как минимум стоит постараться.
Снова эта её старая
– Если нужно что-то сделать, достаточно просто начать!
Улыбка Инсон была заразной – она сразу осветляла мой день, а её спокойный взгляд внушал ещё больше уверенности.
«Ничего страшного, я всё сделаю».
Эти слова успокаивали меня как некое заклинание. В любой ситуации – будь то вредный человек на интервью или какие-то непредвиденные обстоятельства при съёмке – достаточно было посмотреть на её умиротворённое лицо, глядящее в видоискатель камеры, чтобы всё беспокойство или злость улетучились.
Тогда я и осознала, что, когда мы в последний раз говорили по телефону, она сказала то же самое.
Одним утром августа прошлого года, когда, болтаясь между реальностью и сном, я снова столкнулась с тем полем, покрытым чёрными брёвнами, я сумела проснуться и убежать из этого лимбо. Подняв своё взмокшее от пота тело, я пошла на веранду, открыла все окна, но как только почувствовала дуновение прохладного ветерка, воздух снова начал нагреваться.
Стрекотали цикады, казалось, этой ночью они и не утихали. Чуть позже внешние блоки кондиционеров соседних квартир снова зашумели. Я закрыла окна и приняла холодный душ, пытаясь смыть с себя соляной покров, оставшийся от одежды. В этой жаре было некуда бежать, некуда прятаться – я разлеглась на полу гостиной, положив телефон рядом с головой, и ждала, когда часы пробьют семь. Потому что до полудня Инсон могла говорить только в это время – с раннего утра до шести вечера она работала в мастерской, оставляя телефон в беззвучном режиме.
– Алло, Кёнха? – как обычно радостно поприветствовала меня Инсон.
– Как ты?
Я ответила ей, что лучше нам бросить проект с посадкой чёрных деревьев, что я с самого начала не так поняла этот сон, что мне было жаль и что при встрече я расскажу ей об этом подробнее.
– Вот как… – сказала Инсон в ответ. – А ведь я уже начала им заниматься… Сразу после того, как ты приехала в тот раз.
Человеком, первым заговорившем об этом годом ранее осенью на Чеджудо, была Инсон. «В этот раз я точно этим займусь», – говорила она, на что я ей ответила: «Хорошо, давай». Я осторожно спросила её: «А ты за всё это время ничего ещё не сняла?» И добавила: «То есть ты хочешь начать заново?» Инсон, немного подумав, ответила: «Да, наверное».
– Кёнха, я с зимы собираю деревья, – спокойным тоном говорила Инсон, словно это был проект, за который она отвечала.
– Я собрала все девяносто девять деревьев и с весны их высушиваю. Сейчас, конечно, лето, и погода достаточно влажная, но где-то в октябре, думаю, сможем довести их до нужного состояния. Если постараемся, то сможем их высадить до того, как земля промёрзнет, и с декабря до самого марта мы будем снимать.
Когда я ей звонила, я особо не думала о том, как продвигается подготовка, поэтому удивилась. Про себя я думала, что, как и в последние четыре года, у неё найдётся причина, из-за которой она ничего не делала с этой задумкой.