Я (не) твоя: Невеста поневоле

Манаева Ирина

— Жива Лушка! — взревел на весь дом, что девка кинулась в бабий кут прятаться.

— То ты люду сказки про мужа рассказываешь, будто вдовица, теперича о сестре жены моей врёшь. Не желаю больше тебя видеть, а ну, собирай вещи и иди, куды глаза глядят! За добро мне злом платить не надобно.

Вздохнула Анна, обидно ей, только что толку говорить, не станет быть там, гонят откуда.

— Как скажешь, — ответила ему, глядя в глаза.

Глава 16

Выскочил Зосим из избы,

не станет над душой стоять да смотреть, какие пожитки вдовица собирает. Всё равно нечего отсюда тащить. Выбрался за ворота, голову понуро опустил. Как теперь Ульяне сказать, что случилось? Ничего. Воротится сейчас за женой, поговорят. Он хозяин в доме, как скажет — так и будет. Она приветила, а ему понимать, кто со злом пришёл и воду мутит, а кто взаправду помочь хочет. Подошёл к телеге, взгляд в сторону бросил, Стоит кто-то вдалеке. Вскрылась земля, грязь со снегом перемешались. Вгляделся, никак жена его. Смотрят друг на друга издали, и будто подкашиваются ноги у ней, падает Ульяна на колени, руками в землю упираясь.

— Ульяна, — вскричал Зосим, опрометью бросаясь к супружнице. Увязают в грязи сапоги, тяжело бежать, будто держит его землица, не даёт к жене поспеть. — Уля, — снова кричит, только что толку от того крика.

Встрепенулась Агафья, что ближе к окну сидела, как воробышек головой вертит, по сторонам крутит, пока мать пожитки из сундуков вынимает. Схватила ту за подол и тянет на улицу.

— Ну куды-куды, — не понимает Анна, дочку хватая. — Слыхала дядьку? Уходить велел. Спасибо, что перезимовать дал, тяжёлое время хоть в тепле пересидели.

Тянет девчонка, а Аннушка всё про своё.

— Кабы не он да не Ульяна, не бывать нам с Петрушей вместе.

— Уляяяя, — вырвалось у ребёнка, округлила мать глаза. Думала, совсем говорить перестанет после испуга того.

— Правильно, — гладит по голове, а у самой слёзы наворачиваются. — Ульяаааана, — тянет, а девчонка подол отпустила, вырвалась да как рванёт из избы.

— Куды раздетая? — кричит мать, вослед торопясь.

А девчонка уж за воротами, скользит по грязи ногами босыми, бежит туда, где Зосим с женой своей.

Выскочила Анна на улицу. Лошадь стоит, а Зосима нет. Удивилась, глянула: бежит Агафья так, что земля на спину летит. Только теперь увидала Зосима, что жену с земли поднимал.

— Господи, помоги, — перекрестилась вдовица, к груди руку прикладывая, и сама бросилась на подмогу. Забыла враз обиду, когда горе в окно стучит.

— Отворяй, — командует Назар, пока Анна калитку толкает. Вбегает быстро по ступеням, дверь трогает — заперто.

— За наличником, — тут же кивает на резные узоры у окна, и вдовица находит ключ, отмыкает замок.

— Помоги снять, — приказывает Зосим, кивая на шубу, хоть и никто ему теперича Анна, токмо не об этом думать надобно. Раздевают вместе Ульяну, на постель укладывают. Лежит она, будто спящая.

— Лекаря знаешь? — смотрит Зосим на вдовицу, а та головой качает.

— Старуху только, — шепчет,

ближе наклоняясь, будто тайна в том какая. — Слыхала, что мёртвых поднимает, — говорит, а у самой мурашки по телу стелются.

— Нарочно что ли ведьму подсовываешь? — сдвигает брови Зосим.

— Помочь хотела, — смотрит на подругу, а у самой сердце кровью обливается. — Куды скажешь, туды пойду. А знать никого не знаю боле!

Не было в деревне лекаря, как Потап старый помер, так никто места его не занял. В соседней недавно городской какой-то поселился, учился врачевать на крестьянах. Нравилось людям, хвалили. Токмо ехать за ним надобно 7 вёрст, да обратно семь, коли согласится. А трясти жену по такой дороге Зосим не собирался.

— Улюшка, — припал к жене, да как помочь не ведает. Только не станет сиднем сидеть, Богу молитвы посылать. Ехать придётся. Вскочил с места, бросился к ларю, выхватил монет мешочек, за гашник сунул.

— Будь тут, — Анне приказал, — вернусь с дохтуром.

Страшно вдовице. А никак помрёт Ульяна, скажут все на неё.

— Погодь, — останавливает вдовка. — За Петькой сбегаю, подле жены станешь. Пусть Петруша поедет, вдруг в себя придёт, тебя видать захочет.

Не дождалась, пока согласие даст, выскочила тут же. А уж и до Петьки слухи про Лушку дошли. Хотел домой забежать, разузнать, что здесь про то знают, наткнулся на Аннушку, что белее полотна была.

— Ехать, Петруша, тебе надобно, — шепчет, а сама дрожит то ли от холода, то ли от страха. — Ульяна слегла.

— Как Ульяна? Про Лушку мне сказано было.

— Ой, Петруша, — заревела Анна, не в силах больше чувств сдержать. — Горе какое на семью навалилось. Я ж виновата.

— Ты? — не мог поверить словам её.

— Как встретила твого братца, он мне про Лушу и сказал, а я возьми да Ульяне проговорись. Вот теперича за доктуром семь вёрст ехать надобно.

Бросился Петька в дом Рябого, увидал сестрицу, а над ней, как туча чёрная, Зосим сидит.

— Вот тебе серебро, — вкладывает кошель в руку Петьке, — сколько потребует — дай, только сюды привези.

Кивнул Петька, избу покидая, как вспомнил что Зосим, вслед выбежал.

И осталась Анна наедине со страхом. Подошла к Ульяне, прислушалась. Дышит, ладони на живот положила и глаза прикрыла, будто слушать собралась, а ребетёночек возьми и шелохнись. Отпрянула испуганно, переместила руки на свой живот. Тихо, будто и меньше тот размером. Снова ладонями слушать принялась.

Подползла девчонка её ближе, села возле постели и смотрит.

— Хорошо всё будет, — обещает Анна, токмо откуда ей знать, чем всё кончится. А вот с одним не поймёт. Ребетёнок ещё шевелиться не должон. Не повитуха, да только знает кой-чего о бабьих делах. Ежели одинаково они понесли, выходит, что четыре месяца быть должно, а тут будто больше. Задумалась Аннушка, про Ульяну молиться должна, а сомненья одолевают: как такое быть может? Ежели только не просчиталась подруга, тогда ничего.