Я (не) твоя: Невеста поневоле
Шрифт:
Моргает Агафья, страшится старухи, а та принимается речи свои читать. Водит ветками вокруг Ульяны, пока девка рядом землю в маленьких ладошах жмёт. А Зосим себе во дворе места не находит.
— Ух, ведьма настоящая, — ходит взад-вперёд по тропке, что до калитки ведёт, а собака не унимается. Чует зверя, что за воротами хозяйку поджидает. — Кого привела? — зыркает на вдовку.
— Кого сказал — того привела, — платок поправляет. — Не гневись, Зосим, помочь твому горю хотела. Поставишь
— И ты туда же, — прищурился, зло на Аннушку смотря. — Не веришь, что сынок мой?
— Да мне-то что! — испуганно жмёт плечами вдовка. — Меня меж вами не было, токмо тебе да жене знать, ребетёнок чей. Ежели твой — так и платы не надо, слыхал Марфу?
Вздохнул горько, глаза отвёл. Только чего речи со вдовкой весть, Ульяну дождётся, вот у кого спросит.
— Мож, не надо было оставлять её тама? — кивает на избу, — долго что-то.
— Уж доверил — доверяй.
А волчик опять завыл.
— Убью собаку, — вскричал Зосим да в сарай кинулся. Выскочил с вилами. Бросилась Аннушка пред воротами.
— Не пущу. Не гневи Марфу, защитник ейный.
— Никак копыта стучат? — встрепенулся Рябой, из калитки выскакивая.
Оскалился зверь, токмо отошёл подальше. И впрямь едет Петька, а за ним мужик какой-то на лошадке Зосимовской. Подскочили, спешились.
— Вот, — показывает на второго Петька, — насилу нашёл.
— Здравствуйте, — слегка выдал наклон головой парень с усиками.
— Молодой какой, — цокнул Зосим, бросил взгляд на саквояж кожаный, что в руке тщедушной зажат был. — Идём, — кивнул головой на двор.
Пробежала мимо Агафья, коей велено было землю за калитку вынести, да на четыре стороны разбросать. Смотрят на девку все, в толк взять не могут, что делает такое. А та как воды в рот набрала.
— Где больная? — опять вопрос задаёт врач.
Вбежали в избу, принюхались.
— А что жжёте, милейшая? — у старухи спрашивать стал парень.
— Смерть её, — усмехнулась, суму завязывая. — Стало быть лекарь теперь смотреть её будет? Ну иди-иди, — отошла от постели, пропуская юнца.
Лежит Ульяна бледная, но глаза открыты.
— Что с ней? — смотрит сверху доктор, глаза раздвигая пальцами. — Головой ударялась?
— Ну, я пойду, — кивает Марфа и выходит, не прощаясь.
— Бабушка, — спешит вослед Анна. — Провожу хоть, — разводит руками. — Хлеба да молока на дорогу дам.
— Придёшь ещё ко мне, — отмахивается. Проходит мимо Петьки, взор на него подымая.
— Твой что ли? — опять на Аннушку смотрит.
— Мой, — краснеет та.
— Ну живите пока, — покачала головой.
Испуганно смотрит на Петрушу Аннушка, боится слов ведьминых. А та уж за калиткой по голове Агафью гладит
— Что за старуха? — вопрошает Петька, смотря как за той волк хвостом следы заметает.
— Ой, Петенька, — бросилась на грудь к нему Анна, чуя недоброе. — Всё видит она, всё знает. Никак разлучить нас родные твои хотят.
— Никогда с тобой не расстанусь, — крепко жмёт к груди зазнобу свою. — Всю жизнь душа в душу жить станем. Сына да дочку ро’стить.
— Девочка это, — останавливает его Анна, живот поглаживая.
— Сын! — не соглашается Петька. — Помощник отцовский.
— Будет тебе сынок, сокол мой. Аккурат после доченьки.
— Да с чего взяла? — никак в толк взять не может.
— Чует моё бабье сердце.
Лежит Ульяна, в себя приходит. Смотрит её доктор: в рот заглянул, глаза поглядел, кожу рассматривает. Трубку достал и к животу прикладывает.
— Что ж звали меня? — поворачивается к Зосиму. — Жалобы какие?
— Не больна я, — смотрит Ульяна, — водицы, Зосим, дай.
Выполнил просьбу Рябой, поднёс водицы.
— Голова болит? — вопросы врач задаёт. — Кружится? Тошноту имеете?
Качает головой больная, мол, всё хорошо. Посидел-посидел, руками развёл.
— Ехать мне пора.
Наградил его Зосим за хлопоты, а сам боится с женой наедине остаться. Ускакал Петька сызнова, врача домой доставлять. Токмо заехал по пути домой, куда носа давно не казал.
— Чего явился? — сдвинул брови Касьян. — Не рады тебе тут.
— С Лушкой чего? — спрашивает на то Петька.
— Больная лежит, — нехотя отзывается отец.
— Отходи тады, врача привёз.
— Откуда деньга? — щурит глаз Касьян.
— Уплочено, не боись, ни копейки не возьмёт.
И снова идёт в избу паренёк, смотрит уж вторую сестру. Прописал травы попить и покой назначил.
— А с голосом как? — спрашивает Фёкла
— Вернётся.
Устанавливает Зосим иконки обратно, пока Ульяна на постели сидит.
— А что за женщина была? — интересуется. — Будто шёпот до сих пор её слышу.
Схватил икону Зосим, подскочил к жене.
— Божись, что ребетёнок мой, — дрожат руки с образом.
Опустила глаза Ульяна, ни «да», ни «нет» не говорит, а потом всё ж сказала.
— Назара это.
Сдавили руки раму образа святого, захрустело дерево, только не шелохнётся жена. Вовремя одумался лик поганить Зосим, заревел, как зверь раненый.
— Да пошто ж ты со мной так? — опустил икону на стол, мечется по избе.
— Не надо было грех твой на душу брать. Пред людьми стыдно! Мало того, что ночь, мою по праву, другому отдала, так ещё и дитё не от мужа.