Я никогда не была спокойна

Маттина Амедео Ла

Ее самоотстранение все больше вытесняет ее на задний план. Психологическое и физическое состояние Балабановой ухудшается, когда в 1933 году она попадает в Париже в автомобильную аварию. Она переезжает в Гольф-Жюан на Лазурном берегу, где долго восстанавливает здоровье.

29 января 1934 года она посетила Ливио Бини, тосканца, с которым познакомилась двадцать лет назад. Он был революционным социалистом, редактором еженедельника La Difesa. Во время Первой мировой войны Бини подвизался в военном шпионаже и проводил сенсационные операции, например, выкрал конфиденциальные документы из австрийского консульства в Цюрихе. В 1929 году он сообщил о тайном возвращении Сандро Пертини в Италию из Франции. Теперь Бини стал номером 7, очень искусным в вербовке нуждающихся эмигрантов и превращении их в информаторов.

С Балабановой он даже не пытается проделать

то же самое, но он понимает, что всегда полезно поддерживать отношения с лидером максималистов. «Сегодня утром, – пишет Бини из Ниццы, – меня посетила Анжелика Балабанова. Она плохо выглядит и подавлена: физически – из-за травмы, морально – из-за краха Германии. Два года назад она долгое время находилась в Германии, несколько раз возвращалась обратно и ей показалось, что там возникнет сопротивление со стороны революционных сил»^[269]. Но революционные силы были сокрушены, и Балабанова обрушилась с критикой на немецких социал-демократов, «недостаточно наученных итальянскими событиями». Все тот же Бини пишет: «Балабанова абсолютно подавлена: она жила на доходы от своих публикаций в немецких газетах и журналах, из которых еще давала деньги на издание нескольких номеров Avanti! когда типография задерживала оплату. У нее также были небольшие сбережения, которые она тратила на помощь немецким беженцам». И наконец, самая печальная запись: «Она больше не верит в антифашистскую итальянскую эмиграцию и в результаты борьбы»^[270].

Эти новости из первых рук из Франции радуют Муссолини, ведь он выигрывает борьбу с теми, кто исключил его из партии и прогнал прочь. Бини, который выдает себя за убежденного сторонника максималистской линии, утверждает, что единый антифашистский фронт «закончился полным провалом». И:

…если Б. покинет наше движение и уедет в Америку, наша максималистская партия полностью развалится, потому что именно благодаря ей она держится на плаву. До появления единого фронта и последовавшей ожесточенной полемики было легко предсказать, что многие из нас перейдут в коммунизм. Сегодня я в это не верю, потому что коммунисты ведут себя ужасно. Возможно, мы будем двигаться в сторону республиканской партии, воссозданной на новой основе, с антибуржуазной и антикапиталистической программой. Пока же мы в открытом море!!!^[271]

Вот такие «товарищи» окружают Анжелику. И в этот горький момент в одного из них Анжелика влюбляется: она нуждается в нежности, в уважительном отношении, в культурной, изысканной, чуткой компании. Избранника зовут Витторио Террачини, он секретарь Дино Рондани, бывшего депутата-социалиста и одного из антифашистских лидеров в Ницце. Ему тридцать пять лет. Ей пятьдесят семь (ей могло быть и шестьдесят четыре, если она родилась в 1870 году). Весной 1934 года многие сообщения посвящены этим отношениям: они приходят из Ниццы, и дуче их внимательно читает. В одном говорится о «глубокой, бесконечной ненависти», которую она питает к Муссолини.

Это чувство выходит за рамки всяких возможных проявлений ненависти, которые неизменно наблюдаются в среде политэмигрантов. В Балабановой оно гораздо более сильное, грубое, осознанное. Это почти физическая потребность причинить ему вред. Она не говорит об этом открыто, но это чувствуется в каждой ее мысли, жесте, в каждом поступке, гневном взгляде. Эта женщина пропитана не только пролетарским идеалом, руководит ею не просто противоположная политическая идея, а что-то большее и страшное. Может быть, мотивы и истоки ее звериной злобы лежат в этой бездне не удовлетворенной когда-то любви? В таком случае ее следует остерегаться: она все еще может представлять некоторую опасность. Она надеется, что сможет остаться в Гольф-Жюане до начала апреля, но не уверена; потом вернется в Париж, где хотела бы иметь при себе Террачини, чтобы… воспитывать его. Это ее навязчивая идея. Вчера она подарила ему свое последнее стихотворение на пяти языках: «Посвящение убитым в Австрии»^[272].

Анжелика хочет, чтобы Витторио был всегда рядом, но она не знает, что он гомосексуал. И с максималистами ИСП в Париже его познакомил другой гомосексуал, Луиджи Кампанер Торцо. Террачини льстит, что он попал в милость «примадонны революции». Он проводит с ней много недель на Лазурном берегу, а где-то недалеко всегда находится какой-нибудь информатор, который строчит доклады в Рим. «Вчера вечером она пригласила Террачини

к себе на обед, между ними самые нежные отношения. Жаль, что это не представляет никакого интереса. И все же имейте в виду, что она по-прежнему планирует предпринять какие-то действия в Италии».

Анжелика не может жить вдали от Террачини. Она волнуется, когда он долго ей не пишет. Она умоляет его прислать весточку, но Витторио то и дело пускается во все тяжкие: уезжает в Барселону, пропадая в вихре гомосексуальных отношений. Анжелика не подозревает об этой двойной жизни, она переживает, постоянно спрашивает о нем у товарищей. В конце концов она берет ручку и бумагу: «Дорогой господин Террачини, Ваше молчание… помните ли вы, что обещали написать мне на следующий день после вашего визита? Я начинаю волноваться. Я почти чувствую угрызения совести: не мое ли кулинарное “искусство” причинило вам неприятности, создало неудобства?»^[273] Она выражает ему благодарность за книги, которые он привез ей из Рима, они доставили ей «большое интеллектуальное и эстетическое наслаждение». Эту благодарность ей «трудно выразить должным образом». Несмотря на это страстное письмо, Витторио так и не является. 14 апреля 1934 года Анжелика покидает Гольф-Жюан и отправляется искать его в Ницце. Дома его нет, она оставляет ему записку. Наконец он приходит.

Шпион, следящий за передвижениями Балабановой, пишет 25 апреля, что она посвятила Витторио свое последнее стихотворение и ждет его, чтобы совершить долгую прогулку по лесу. «Это безумие, Террачини, конечно, пойдет с ней, но надев пояс целомудрия, чтобы избежать нападения!»^[274]

Политическая ситуация становится все напряженнее, группа максималистов распадается: Мариани, доверенное лицо Балабановой, секретарь, оставшийся в Париже, умоляет ее вернуться в город. Для нее же возврат в политическую жизнь – пытка. Она мечтает о том дне, когда сможет отплыть в Соединенные Штаты. Ей пока не хватает американских денег, чтобы купить билет, да еще остается проблема с паспортом: ее российский паспорт не продлен, и за это время она потеряла австрийское гражданство. Чтобы решить этот вопрос, Анжелика подумывает о замужестве. Она уверена, что ей нужен «фиктивный брак, возможно, с британским гражданином. В общем, литературные штучки», – замечает тот же шакал, что не спускает с нее глаз^[275].

Второго мая Анжелика должна была сесть на поезд в Париж, но еще на двадцать дней задержалась в Ницце в гостях у своего компаньона Дино Рондани на вилле Игнасин. В конце месяца, чтобы не расстраивать Мариани, она вернулась в столицу Франции, однако мечтала лишь как можно скорее бежать оттуда, чтобы отправиться к Витторио в Барселону. На вокзале ее снова встретили неразлучные Консани с Анной. За несколько недель до этого Анжелика написала Консани сердечное письмо, в котором благодарила своих товарищей по партийному руководству за то, что они позволили ей взять несколько дней отпуска и поправить здоровье. Вы «безмерно облегчили, и, возможно, даже продлили мою жизнь, и не только потому, что последствия моей автокатастрофы оказались более серьезными, чем я думала, но и потому, что здесь я трачу на еду меньше, чем в Париже, у меня немного меньше финансовых затруднений»^[276]. Но больше всего ее волнуют не «лишения», которые ничто по сравнению с «огромным удовлетворением» от того, что она является частью «самой щедрой, самой революционной и самой бескорыстной партии в мире». Она пишет, как это тяжело – не иметь возможности помочь «тем, кто более достоин помощи и нуждается более», чем она. Она чувствует унижение оттого, что не может больше отвечать на письма, которые получает со всей Европы: у нее нет денег на марки.

Она надеется на «воскрешение человечества», но для этого потребуется «не меньшее чудо, чем для воскрешения Христа… если бы Он существовал». Это настоящее cupio dissolve^[277]. Она задыхается в тесной компании эмигрантов, но у нее не хватает смелости открыто сказать об этом своим товарищам.

В ожидании «побега» в Америку Анжелика лелеет мечту, чтобы Витторио принадлежал только ей. В июне 1934 года под предлогом участия в работе конгресса «Свободная мысль» она собирается в Барселону и пишет Террачини, что скоро приедет к нему. Ей нужно побыть в тишине, еще и потому, что необходимо продолжить писать книгу о «фашистском дуче». «Работа очень ответственная и, конечно, нужная», – объясняет она своему молодому другу^[278].