Я никогда не была спокойна
Шрифт:
У нее был образец самопожертвования – Дино Мариани, шорник из Романьи, бежавший во Францию. Анжелика разглядела в нем «апостольский характер», он всем жертвовал ради дела. В сущности, у них было много общего: полное самоотречение, незаинтересованность в материальных благах, непримиримость к недостаткам – как своим, так и чужим. Редактор Avanti! называла его «голосом нашей совести в мрачные годы иммиграции» и не хотела причинять ему неудобство своими постоянными отлучками, однако она часто сбегала из Парижа и отстранялась от дел. Разочарование и чувство беспомощности заставляли ее проводить долгое время вдали от столицы Франции, где ей приходилось бороться с внутренней оппозицией. ИСП уже была ослаблена слева коммунистическим расколом в Ливорно, и справа – социалистическим расколом Турати, Тревеса, Буоцци и Модильяни. Но теперь Анжелике приходилось бороться с Пьетро Ненни, который хотел вытеснить
Между ними начинается жестокое противостояние. Балабанова твердо придерживается политической линии, унаследованной от последнего максималистского руководства, она считает, что посторонние люди не вправе решать вопросы о союзах и смене курса: только товарищи, оставшиеся на родине, имеют право голоса. Она не хочет соединения ИСП с Антифашистской концентрацией, потому что это будет означать уход партии вправо, но по этому вопросу она терпит поражение на съезде в январе 1928 года. В итоге максималисты входят в Концентрацию делегацией, состоящей из правого крыла Ненни, слева уравновешенного Балабановой.
Ненни призывает товарищей не повторять ошибок, которые проложили путь фашизму, быть прагматичными и примириться с реальностью, не жертвуя идеалами. Балабанова мыслит иначе. В статье, написанной для Avanti! она осуждает атрибутику революционного пуризма. Она поднимает вопрос о «классовой непримиримости», требует независимости социалистов от разных порочащих их агентов и приверженности Революционному бюро, переименованному Модильяни в «Интернационал Балабановой». «Прочь от обоих Интернационалов, которые под гул противоположных демагогий борются за душу мирового пролетариата», – пишет Анжелика в Avanti! 31 июля 1927 года. Так она продолжает мечтать о революционном возрождении планетарного масштаба без критического и самокритичного анализа прошлого. И под напором настойчивых требований Ненни объединить ИСП и СПИТ[241] Турати Балабанова становится все непримиримее. В газете Avanti! появляются памятные статьи о революционерах прошлого, отмечается вырождение двух Интернационалов, приводятся теоретические и идеологические исследования. «За катехизисным марксизмом и анекдотичным интернационализмом видна все та же бесконечная культурная бедность газеты»[242].
В статье в социалистической газете от 3 февраля 1929 года редактор предлагает не беспокоиться подписчикам, которые больше не верят в революционную классовую борьбу и предпочитают коллаборационизм, «демократические утопии» и «военный интернационал»: пусть следуют за реформистами, на их место придут другие. Столь же резко и жестко она исключает всех членов фракции «Тройки», предлагающих слияние с коммунистами; она их презирает, называя предателями марксистских идеалов и Октябрьской революции. Пресекается любая попытка обновить социалистическую мысль. Подвергается критике написанный Сарагатом под псевдонимом Спертика роман «Демократия и марксизм», в котором он размышляет о свободах и развивает тему либерального социализма.
Это «глупейшая рецензия, сочиненная в лавочке Avanti!», – писал Карло Росселли Сарагату[243]. Тот ответил 3 сентября 1929 года, написав, что нужно срочно отобрать Avanti! и печати ИСП «у тех полудурков, которые ими владеют»: так можно добиться единства социалистов-реформистов и прийти к «социалистической демократии подобно той, что есть у английских, немецких и австрийских рабочих»[244].
Анжелика не разделяет ни одну точку зрения, она замкнулась в коконе идеологической чистоты. На собрании антифашистской Концентрации, о котором сообщили лазутчики полпола, она обрушивается с критикой на Турати и Модильяни. Она обвиняет их в том, что они ведут себя так, «будто сотрудничали в истории Италии до страницы 230: после этого был фашизм и эмиграция. Теперь они ждут неизбежного фатального краха фашизма, чтобы потом вернуться в Италию и продолжить свою работу со стр. 231»[245]. А между тем необходимо действовать активно («фашизм нельзя победить демократическими средствами») и готовиться к диктатуре пролетариата («только одна диктатура может победить другую диктатуру»)[246]. Но будут ли в новой Италии разрешены лиги за права человека, подобно той, что действует во Франции? «Речь не идет о правах человека; прежде всего, это вопрос о свободе итальянских рабочих. Если лига будет соответствовать интересам этой свободы, ей суждено быть, в противном
Конфронтация с Ненни по поводу слияния ИСП и СПИТ достигает переломного момента в 1930 году. Информаторы полпола сообщают, что в марте Анжелика отправилась в Гренобль, чтобы объяснить, что живущие незаконно во Франции не имели мандата от своих товарищей, живущих в Италии. Максималисты, сторонники Балабановой, покидают антифашистскую Концентрацию и провозглашают, что их партия – истинная и подлинная социалистическая партия. В апреле 1930 года сторонники Ненни решают идти своим путем. На съезде в Париже 19 и 20 июля создается новая социалистическая партия, Уго Коччиа избирается секретарем. В партию, наряду с Ненни, входит также Джузеппе Сарагат. Сарагат со своей «интеллектуальной живостью» становится главным героем этого съезда, теоретиком «демократической революции» в Италии, «эволюционного социализма», автором окончательно утвержденной резолюции[248].
И в который уже раз разгорается абсурдная война между двумя социалистическими партиями, каждая из которых претендует на роль истинного продолжателя итальянского опыта с благословения товарищей, оставшихся на родине. Точно так же распадается на две половины редакция Avanti! и противоборствующие стороны встречаются в суде. Реформисты, возглавляемые амбициозным, но дальновидным Ненни, превратили цюрихскую газету «Будущее рабочего» в орган новой партии, самовольно присвоив ей название Avanti!. Балабанова пришла в ярость (по ее словам, это была «маскировочная» операция); она обращается в судебные органы с требованием признать за ней исключительное право на название. Максималисты одерживают верх, но проигравшие подают апелляцию и выигрывают суд второй инстанции. Следуют новые формальности, и в конце концов Ненни удается заполучить название, но без восклицательного знака (Avanti). Когда в 1934 году газета переезжает из Цюриха в Париж, она меняет название на Nuovo Avanti.
Раскол не приводит ни к чему хорошему. Менее четверти членов ИСП последуют за Сарагатом и Ненни, которого избрали секретарем объединенной партии. За ним следуют те, кого Анжелика презрительно называет «реформистские отбросы». В течение 1930 года количество членов ИСП Балабановой увеличивается; одновременно продажи Avanti! вырастают настолько, что решено выпускать газету в большом формате. Социалистическая газета приобретает все более идеологически-сентиментальную направленность, «статьи в основном… наполнены догматами веры». «Исторические переосмысления, – пишет Арфе, – носят скорее агиографический характер: это рассказы об “образцовых жизнях” революционеров всех времен и стран». Наименее банальной из них является статья Балабановой: она ностальгически вспоминает великих революционеров, с которыми ее свела судьба во времена ее скитаний. Статьи Балабановой «насыщены религиозной символикой». Она говорит о «“тайне”, которая объясняет стойкость преследуемых “друзей Италии”, – это “вера и преданность идеям”; обязательства, взятые ими, “священны”, а битва, которая ведется во имя их идеалов – “святая”. Тезисы, которые партия выработала на своих последних итальянских съездах, являются “концепциями”, “чистота” которых должна быть сохранена любой ценой, и эмигрантское представительство чувствует себя “посвященным” в эту задачу торжественной “клятвой”»[249].
Успех максималистского Avanti! и приток новых членов стали для ИСП очевидным достижением. В последний раз. Начиная с 1931 года партию начали ослаблять коммунисты и реформисты. С первыми Анжелика потерпела неудачу, «пытаясь примирить и сохранить единым миф о русской революции и о независимости, самостоятельности и критичности по отношению к ней»[250]. Реформисты привлекают молодых, которые ничего не знают о довоенном этапе, они увлечены новаторскими теориями и политическими рассуждениями Сарагата, Сальвемини и Росселли. А максималистская группа состоит в основном из старых борцов и рабочих. Силы ее постепенно истощаются.
Фашистские службы шпионажа подсчитали, что в 1930 году у Анжелики в Париже было двести сторонников, в 1935 году – не более пятидесяти. Все те же шпионы дуче поспособствовали этому ослаблению, они ратовали за самую непримиримую позицию, усиливали противоречия между группами и в итоге поспособствовали концу максималистской группы. Один из антифашистов, перешедших на службу Муссолини, сицилиец Кармело Пульонизи, писал: «небольшая группа стойких борцов» сражается подобно «новобранцам против специальных и штурмовых подразделений». Ведется упорная и непримиримая борьба, но «чтобы одолеть старого ловкого лиса Ненни, нужен кто-то посильнее». А Балабанова «выглядит не самым лучшим образом»: