Я никогда не была спокойна
Шрифт:
В 1927 году Анжелика ездит по Германии с выступлениями, а немецкая социал-демократическая партия чинит ей всяческие препятствия. Глаза и уши дуче сообщают ему, что член правления Штампфер дал партийным органам указание не афишировать деятельность «той, которая вряд ли могла вызвать презрение немецкого общественного мнения к Муссолини или к фашизму»[220].
И правда, представитель СДПГ помнит, как русская максималистка продвигала Муссолини в ИСП; она и ее товарищи по партии вместе с итальянскими коммунистами проложили путь фашистскому режиму.
Это очень серьезное обвинение, и шпионы фашистского режима добавляют его к другим обвинениям. Например, в том, что Балабанова все еще связана с Москвой и является организатором «коммунистического закулисья социалистического путча в Вене», пользующимся боевыми именами Делафонтен, Фонтане, Балабан и, возможно, находящимся
А Балабанова между тем жива-здорова. Она уехала из России в 1921 году. Ситуацию проясняет шеф итальянской полиции: «Известная писательница и мятежная пропагандистка не умерла, она живет в небольшом пансионате на Альсерштрассе, 26. Семидесяти четырех лет ей еще нет: она родилась 4 августа 1877 года; она часто ездит в Париж, Лондон, Берлин и Гаагу на съезды с целью укрепления организации советской партии и антифашистского движения»[221].
В конце двадцатых годов Анжелика еще не бедствует: она читает лекции, пишет статьи и благодаря небольшим пожертвованиям венских товарищей ей удается оплачивать аренду комнаты, один раз в день есть и покупать себе кое-что из одежды. С политической точки зрения она все больше впадает в пессимизм и то и дело бьет тревогу: «Осторожно! Фашизм может распространиться по всей Европе!» – настойчиво и пророчески повторяет она своим немецким и австрийским товарищам. Но они отвечают, что Италия – это особый случай, в Германии и Австрии фашисты никогда не придут к власти, ведь здесь сильно рабочее движение. «Нет, будьте осторожны! – настаивает Балабанова, – Муссолини – это лишь начало метастаза, и рабочее движение в Италии сначала было не менее сильное, чем у вас. И все же…»
Времена меняются. Знакомство с Муссолини и Лениным придает Анжелике вес в глазах издателей. В 1928 году крупный дрезденский издатель предлагает ей написать книгу, в которой бы пересеклись эти два персонажа. «Издатель Ризеслин говорит, – пишет в сообщении Альфредо Куальино, – что она самый подходящий кандидат для написания книги об этих людях, поскольку она одна в Европе знала их так близко, да еще и в течение многих лет, к тому же она говорила с ними на их родном языке. Балабанова отвечает, что напишет такую книгу, и если ее условия будут приняты, она хочет получить крупную сумму, чтобы внести деньги в пустую кассу небольшой газеты Avanti! и не менее нуждающейся социалистической партии»[222]. В докладной записке номер 34 также сказано, что Анжелика грезит воспоминаниями об Италии и очень по ней скучает и что живет она в скромной меблированной комнате у одной вдовы, некой Древерт: «Она грызет конфеты и сладости и постоянно пьет чай»[223]. Однако попытка издать книгу терпит неудачу. А вместе с этим пропадает и возможность хоть что-то заработать. Именно тогда на жизненном пути Анжелики снова появился Троцкий. Об этом тоже рассказывают лазутчики политической полиции.
Бывший народный комиссар Красной армии, живущий в изгнании, заключил контракт с тем же дрезденским издательством на десяток книг. Но ему стало известно, что издатель намеревается опубликовать книгу ненавистного Керенского, в которой бывший глава российского правительства, смещенный большевиками, утверждает, что Ленин с товарищами въехали в Россию в 1917 году в опломбированном немецком вагоне и карманы их были набиты деньгами, подаренными кайзером. По сути, эти революционеры были всего лишь «агентами», посланными врагом, чтобы дестабилизировать обстановку в стране, а в это время русские солдаты тысячами гибли на немецком фронте. Троцкий как человек военный, участник штурма Зимнего дворца, не может стерпеть такое позорное обвинение. И он разрывает контракт с беспринципным дрезденским издателем. То же самое делает Анжелика. «Тогда-то и возникла общность между этими двумя известными большевиками», – сообщает Алессандро Консани. Итак, книги о Муссолини и Ленине не будет, как не будет и денег для обнищавшей Avanti! и для голодающей Балабановой.
Антифашистское сообщество за рубежом кишит лазутчиками
В благодарность за гостеприимство они должны что-нибудь заказать, но у социалистов часто в кармане нет ни франка, особенно у интеллигенции: рабочие могут себе хоть что-то позволить, правда, небольшое превышение в заказе может оставить их без гроша и им не на что будет вернуться домой. Именно так появляется Popote, что по-французски обозначает столовую. Ее придумывает Вера Модильяни, жена Эмануэле. Она переоборудует комнату в штаб-квартире на улице Тур д’Овернь, в которой есть газовая труба, в кухню. В большой комнате она ставит столы, покрытые разноцветными скатертями, и стулья; у стен стоят красные бархатные канапе, за плитой хлопочет женщина-романьолка. А открывает Popote, в которой готовят исключительно итальянские блюда, Анжелика Балабанова. Popote становится местом встреч, где можно узнать новости из Италии и отпраздновать прибытие новых изгнанников. Разумеется, это новая золотая жила для шпионов дуче.
И в самом деле Париж кишит шпионами. Они как мухи, летящие на мед, по словам Сальвемини, «каждый третий заговорщик – шпион, каждый второй – дурак, который, желая показать свою осведомленность, рассказывает шпиону, что ему известно о третьем; и благодаря первому третий со вторым попадают в тюрьму»[225]. Франция кишит «вампирами», и не только в политической полиции. Весьма обширна сеть секретных служб ОВРА. Создаются целые конкурирующие группы, они борются за доверие антифашистов, донося даже на «коллег-врагов». Кроме Popote, любимым местом сторожевых псов дуче становится штаб Союза антифашистов на улице Фобур Сен-Дени, где шпион Марио Пистокки ведает финансами, а также салон мадам Менар-Дориан и Hotel de la Glaciere, где снимает жилье Турати.
В начале тридцатых годов по мере ухудшения финансового положения Балабановой ослабевает и ее аскетичный энтузиазм. Ее больше не печатают в немецких и австрийских газетах, книга о Ленине и Муссолини так и не вышла. Даже во Франции, где итальянских антифашистов прежде так ценили, они начинают вызывать раздражение и постепенно уходят со сцены. В письме к Консани, притворяющемуся ярым максималистом, Анжелика признается, что испытывает депрессию, и доверенное лицо № 51 немедленно докладывает об этом в Рим. Возвышение Гитлера становится поворотным моментом для итальянских эмигрантов, а французское общество проявляет интерес, если не сказать сочувствие, к фашизму. «У Франции есть дела поважнее, ее не интересуют нытье и протесты эмигрантов. Раньше антифашизму помогали, сочувствовали, его превозносили. Сегодня его никто не поддерживает. И оказавшись в изоляции, в том числе и без финансовой помощи, он теряет силу»[226]. В том же сообщении из Марселя Консани благодарит за очередной чек и в конце добавляет, что Анжелика назвала Муссолини minderwertig[227]. Это его удивляет, ведь он помнит, что именно она «помогла ему стать одной из центральных фигур в итальянской социалистической партии, а что это за партия, если в течение стольких лет она не понимала, что один из ее руководителей minderwertig».
Муссолини садится за стол в зале «Карта мира»[228]. В его голове проносятся воспоминания. Если он и испытывает угрызения совести, печаль, сожаление, то только по отношению к Анжелике, единственному своему злейшему врагу по ту сторону Альп, о котором публично он отзывается очень хорошо. Про себя он называет ее сумасшедшей, пестующей в душе обиды. Он по-прежнему следит за ее жизнью по донесениям, которые начальник полиции кладет ему на стол. Каждую неделю папка «Революционные заметки» пополняется все новыми подробностями отчаянного положения Анжелики. «Б. помешалась рассудком. Страдает суицидальной манией. Причина: она видит много страданий и уже не может помочь тем, кто к ней обращается. Носит с собой яд»[229].