Я останусь, если хочешь
Шрифт:
– Ну и пусть.
Он вернулся в тот же день поздно вечером, прихрамывая, с поцарапанным лицом и без клока волос на макушке. Андрей ничего не сказал, опустил плечи и спрятался в своем сарае, а Валерка убежал на речку. Надя помчалась за ним – она ничего не спрашивала, просто сидела рядом.
О своей поездке он расскажет, но не сразу, а она будет слушать и гладить его худенькие вздрагивающие плечи.
…Он купил в Харькове красивый шарф и в два часа уже был в Яруге. Подвыпившая мама Рая сидела, пригорюнившись, на крыльце. Она пустила его в дом, но назвать это домом уже было нельзя – все пропитано вонью сивухи, сдобренной острым запахом мышиного помета и приторно-теплой вонью немытых тел. На окне вместо гардины рваная тряпка, кровать завалена лохмотьями, рядом с кроватью стол
– Прости, что тогда ничего тебе не рассказал. Я не мог, мне было очень больно. – Валерка горько усмехнулся. – Только сейчас могу. Помнишь, мы думали, что можем убежать от детства? – Он мотнул головой. – Нет, не можем, оно всегда будет нас преследовать. – Затем прижал руки к груди и закачался из стороны в сторону, давясь рыданиями.
Его рыжие волосы, освещенные пробивающимися сквозь кроны деревьев лучами заходящего солнца, колыхались в такт движениям. Надя обхватила его голову руками и прижала к себе. Валерка судорожно вдохнул, по его телу пробежала дрожь – вцепившись в плечи Нади, он плакал навзрыд, а она шептала: «Все хорошо, я с тобой, я всегда буду с тобой» – и гладила его голову, плечи…
Он уснул на боку, прижавшись к Наде спиной. Так он любил спать с мамой Раей. Надя крепко обняла его и боялась уснуть. Боялась, что объятия ослабнут и он перестанет чувствовать себя защищенным от детства. Хотя бы на несколько минут…
Трамвай со скрежетом поворачивает на улицу Академика Павлова и, весело раскачиваясь, мчится по прямой, осторожно тормозя перед остановками. Станция метро «Студенческая», «Академика Павлова», базар «Барабашово», снова дома, уже одноэтажные, и у Нади такое чувство, будто она живет, как все люди за окном, а не существует в треугольнике дом – колледж – магазин. В треугольнике опостылевшем, но привычном.
Позвякивая, вагоны выскакивают на Московский проспект, мчатся вдоль «семиэтажки» и тормозят напротив второго роддома. Пассажиры привстают, высовываются в окна, чертыхаются, в нетерпении стучат кулаками по дверям-гармошкам. Двери разъезжаются, а громкоговоритель сообщает писклявым женским голосом: «Дальше трамвай не пойдет», – и народ топает к метро.
Времени полно, думает Надя, неспешно переходя дорогу, и уже одной ногой ступает на тротуар, как вдруг слышит:
– Девушка, подождите!
Она оборачивается. Возле черной машины стоит невысокий стройный шатен в белой рубашке с коротким рукавом и темно-красном галстуке и машет ей рукой.
– Пожалуйста, девушка!
– Вы меня зовете? – Надя делает ударение на слове «меня» и оглядывается – наверняка рядом есть еще какая-нибудь девушка.
Но ей не хочется, чтобы это было так. Конечно, Надя не уродина, но и не из тех женщин, к которым цепляются мужчины, – в ней нет изюминки, как сказала Ирина. Еще она сказала, что все блондинки глупые, поэтому Наде лучше покраситься в темный цвет. Про изюм и про блондинок, конечно, интересно, но одна сотрудница, шатенка «с изюминкой», все время жалуется, что мужики ей проходу не дают. То к ней пристал разведенный сосед с серьгой в ухе, с помятым лицом и в пиджаке с чужого плеча. После вопроса «Как делишки?» он решил произвести на нее впечатление, рассказав о своем опыте сверхуспешного дилера, – мол, он вот с ней сейчас разговаривает, а на него работают люди и деньги. Через три
– Пиджак из секонда, цена ему гривен пятьдесят. Я в день больше зарабатываю.
И пошла своей дорогой.
Еще к ней приставал безработный юрист – тощий, бледный, лицо как печеное яблоко, на вид около сорока лет. Одевался он с претензией на оригинальность, считая, что она заключается в кожаной рокерской куртке-косухе, сапогах-казаках, кожаной фуражке с массивной серебряной кокардой с какими-то загадочными знаками и черных джинсах, так обтягивающих его кривые ноги, что она диву давалась, как он вообще в них влез, и в черных очках в круглой металлической оправе. В таких очках по «Полю дураков» ходит кот Базилио. Из его рта сильно воняло, но однажды она сдалась – согласилась выпить кофе. Зашли в кафе, заказали к кофе коньяк, пирожное, потом снова коньяк, он сдвинул бровки и печально поведал, что клиенты его замучили, что ему уже приходится от них отбиваться, что зарабатывает он несколько тысяч баксов в месяц. Она потягивала коньяк и мечтала побыстрее свалить. Домечталась… Когда пришло время уходить, он похлопал себя по карманам и вытаращил красненькие глазки с пожелтевшими белками:
– Ой, я портмоне забыл!
Она заплатила, ушла и попросила не провожать. Каково же было ее удивление, когда на следующий день он позвонил и снова пригласил ее… в ресторан. Пришлось сказать откровенно, что она о нем думает.
Самое интересное, что этого юриста потом подобрала учительница физкультуры из колледжа, приютила, обогрела, откормила. В благодарность за это он в компании заявил, что никогда на ней не женится. Она поплакала подруге в жилетку, но продолжала покупать ему сигареты и кофе, а он рассказывал ей, какой офигенный коктейль пил сегодня в классном баре. Гривна упала, и учительница, оставшись в один вечер без хлеба, намекнула, что пора о работе думать. Он оскорбился. Да так сильно, что, когда она ушла на работу, вынес из квартиры все, кроме мебели. Забрал ее одежду, которую купил в секонде за ее деньги – он обожал такие места. Забрал не только одежду, но и шторы, покрывала и подушки, которые купил там же. Забрал зонтик, который у кого-то «отвинтил», – он любил хвастаться способностью «отвинчивать» что угодно. Уволок ее зарядку для телефона, жестяные банки из-под чая, кремы для обуви, графин для ликера, половину столовых приборов, которые ему не принадлежали. Учительница физкультуры долго плакала.
После таких женских откровений Надя была счастлива отсутствием «изюма» – шансы попасть в лапы недоделанного мужчинки были нулевыми, а этот, с галстуком, таковым не выглядел… кажется.
– Да, вас. – Незнакомец захлопывает дверцу автомобиля и направляется к Наде, сверкая белозубой улыбкой.
– Я вас слушаю. – Она приподнимает бровь.
– Хочу с вами познакомиться, – отвечает незнакомец.
– Зачем? – спрашивает она, понимая всю глупость вопроса.
А он, незнакомец, ничего, высокий, стройный…
– Чтобы отвезти вас туда, куда вы ехали на трамвае. – Он показывает рукой на вереницу вагонов в рекламных наклейках, тянущуюся от универмага до поворота на Конный рынок. – Вы же куда-то ехали?
Надя бросает:
– Спасибо, я на метро доберусь, – и топает дальше.
Чтобы скрыть смущение, она прислушивается к стуку своих каблучков, они разные – левый стучит звонче правого, это ее отвлекает, и она краснеет, но не сильно. Ей хочется пройти по парку – отделенный высоким забором от дороги, он даже в самую страшную жару сохраняет удивительную прохладу, но торопливые шаги сзади заставляют ее идти сквозь марево выхлопных газов от плотного потока машин, движущихся по проспекту.
Он? Не он? Она только гадает, не поворачивая голову, и вдруг слышит над ухом:
– Меня зовут Борис.
Она останавливается, щурится, глядя на Бориса.
– Надя.
– Красивое имя.
– Спасибо…
– Так вы сядете в мою машину? Решайтесь, а то я бросил ее в неположенном месте.
– Боитесь штрафа? – Надя кривит рот.
– Нет, я боюсь эвакуатора.
Надя смотрит туда, где темнеет крыша его автомобиля.
– Я работаю в центре.
Он смотрит на часы: