Я останусь, если хочешь

Винк Таня

Надя помогала Валерке убирать в комнате, ходила с ним на рыбалку, а возвращаясь, они отдыхали на фундаменте летнего кинотеатра, поросшем бурьяном.

Сидят они как-то, болтают обо всем, и Валерка спрашивает:

– А где твой отец?

– Не знаю, – Надя пожимает плечами, – давно ушел… вместе с собакой. Хорошая была собака, немецкая овчарка.

Папа любил рассказывать, как собака эта за ним увязалась.

Она выбрала его в толпе, вывалившейся из автобуса, и пошла следом. Папа остановился и показал пальцем в сторону шоссе:

– Иди домой!

А сам дальше пошел, с попутчиками разговаривает.

Собака не отстает.

– Тебя что, выгнали?

Отец присел на корточки. Собака тоже села, голову понурила и смотрит, а в глазах слезы. Отец погладил ее по голове, за ухом почесал:

– Что ж, пошли, будешь у меня жить.

Собака завиляла хвостом.

– А ты умная, найденыш… Найда. Вот и отлично, Найда, будешь мой дом охранять.

Найда исправно охраняла дом. Впустую не лаяла, а только на тех, кто норовил очень близко подойти к забору. Она так рычала и бросалась на забор, что все окрестные собаки боялись, а однажды взяла след и привела отца к соседу – сосед этот украл со двора лопату. Прослышав о такой необычайной способности Найды, соседи за плату, в основном выпивкой, просили отца найти пропажи. Пропажи были разные, от наволочки на веревке до мужского выходного костюма, украденного из шкафа вместе с белой рубашкой и галстуком. Найда находила все, о чем ее просили, вору били морду и отнимали украденное, если оно еще не было продано или пропито. Если было продано, находили покупателя, отнимали и наказывали ворюге вернуть покупателю деньги. Напоследок науськивали на него собаку.

– А он какой, твой отец?

– Какой? – Надя прищурилась на траву, будто в ней могла увидеть папу. – Высокий, волосы светлые.

– А человек он какой?

Какой человек? Найду она помнила, а вот отца… Бабушка рассказывала, что, когда Надя плакала, он выносил ее в одеяле на веранду. Вынесет, положит на пол и дверь в дом закроет. В мороз тоже выносил. А дедушка, мамин папа, любил ее, подбрасывал на руках так, что у нее дух захватывало, и она не боялась, что дедушка ее не поймает.

– Я отца не помню. – Надя опустила подбородок на грудь.

– Он пил? – Валерка нахмурился.

Надя кивнула.

– И зачем они это делают? – Она вздохнула тяжело и совсем не по-детски.

– С горя… – Валерка оторвал травинку и принялся покусывать. – Это я так думаю, а вообще кто знает… Фотку отца покажешь?

– У нас нет его фотографий.

Валерка вздохнул:

– У моей мамы тоже нет ни одной фотографии Андрея, она все порвала, когда он к твоей мамке ушел, но сначала глаза иголкой повыкалывала… Надя, смотри, – Валерка вытянул руку, – Зеленый Змий идет.

Через дыру в заборе заброшенной усадьбы к ним направлялся Надин дедушка, мамин отец, с большой эмалированной миской, накрытой стареньким кухонным полотенцем. У него нет зубов и лицо зеленого цвета, оттого что он гонит самогон и пьет – отсюда и прозвище. Дедушка иногда приходил к их воротам и садился на скамейку. Мама его в дом не пускала, да он и не просился.

Бабушка давно оставила его и уехала к новому мужу, с собой увезла кое-какую мебель. Надя была у нее один раз, еще в первом классе. Бабушка теперь жила на пятом этаже. У ее соседки была беленькая лохматая собачка, и Наде разрешили погулять с ней. Прогулка с собакой – признак счастливой жизни, все

розовые мечты Нади сводились к этой картинке.

Бабушка с мужем раз в год после Пасхи наведывались в деревню, на кладбище. Как-то они зашли в дом, еще Андрея не было, сели за стол, и мама с бабушкой сразу поругались. Бабушка вскочила, стул с грохотом опрокинулся, и как закричит: «Лучше повеситься, чем с тобой рядом сидеть!» А мама ей: «Вешайся», – и бабушка с мужем уехали. Больше они не заходили – проедут мимо на синей машине и все, а Надя потом еще долго смотрит им вслед…

– Здрасте, детишки. – Дедушка снял с миски полотенце – под ним была клубника.

– Здрасте.

Дети расплылись в улыбках. У Нади слюнки потекли, и она шумно сглотнула.

– Вот, внученька моя ненаглядная, кушай, ты всегда клубнику любила. – Дед присел на корточки. – И ты ешь, Валерка, не стесняйся.

– Спасибо. – Дети тут же принялись за клубнику.

Смотрит он, как они едят, а у самого на глазах слезы умиления.

– У Надюши от клубники такой диатез был… – Дед горестно качает головой, и от беззубой улыбки его лицо сморщивается. – А я ей все равно клубнику давал. Не мог я видеть, как она плачет и просит.

– У меня тоже был диатез, – сказал Валерка, – и тоже из-за клубники.

– Да вы вообще хилое поколение. – Дед сел на траву и скрестил ноги. – Вот мы другое дело, мы на настоящем мясе выросли, на чистой воде, на чистых овощах. А вы? Вас Чернобыль отравил, и неизвестно, чем он еще аукнется. – Дед прищурился и посмотрел на Надю. – Надюша, а ты знаешь, что дедушка Саша помирает?

Надя перестала жевать.

– Нет, не знаю… – По спине пробежал холодок.

– Во всем Чернобыль виноват. – Дед закивал головой. – Он был ликвидатором. Он бы не поехал, но Антося погнала его за длинным рублем, старая сволочь, а теперь он кровью харкает.

Надя посмотрела на свои руки, испачканные клубникой, и к горлу подступил комок.

Дедушка Саша… Родители папы живут в соседней деревне, почти семь километров по грунтовой дороге: туда шоссе не построили. Их фотографий в доме тоже нет. В память врезалось, как дедушка помогает ей застегнуть крепление на соскочившей лыже и ласково говорит: «Надюшка моя». Какое-то время он идет рядом, потом наклоняется, снимает толстую рукавицу, кладет руку на плечо, говорит: «Ну, мне пора», – целует Надю в лоб и уходит, а карманы ее куртки наполнены конфетами, это он принес. Однажды Надя сама к ним пошла, вернее, Никитична подвезла на машине, у нее там тоже родственники живут. Дедушку Надя не застала, он в Харьков поехал, а бабка ее во двор не пустила, через забор пробурчала, что она вся больная, что ноги не носят, и ничего не спросила. Больше Надя в ту деревню не ходок.

И вот дед Саша заболел…

– Скажи матери, может, она захочет свекра увидеть. – Дед, кряхтя, поднялся на ноги. – Тогда пусть поторопится. – Он почесал затылок. – Миску возле крыльца оставьте, а мне пора. – Он еще немного потоптался, будто хотел что-то сказать, но промолчал и, держа под мышкой полотенце, пошел к дыре в заборе.

Надя больше не ела клубнику – не могла, в горле что-то встало…

– А где живет этот дед Саша? – спросил Валерка, далеко бросая клубничный хвостик.

– Почти семь километров, – ответила Надя.