Я - Русский офицер!

Шляпин Александр

Поминки по невинно убиенным всей эскадрильей собирали молча. Среди тушенки, вареной картошки, свежего лука, стаканов и кружек со спиртом, в самодельных рамочках стояли фотографии любимых всеми девчонок. Черные ленты, любовно вырезанные из бумажной упаковки аэрофотопленки, перечеркивали фотографии боевых подруг. Они, словно живые, продолжали улыбаться со своих портретов, прячась за стаканы с водкой, прикрытых сверху по традиции ломтиками черного хлеба. Спирт пили стоя и молча! Никто не закусывал. Все старались, как бы за жжением крепкого напитка усилить и без того сильнейшую скорбь невозвратной и непомерной утраты.

Каждый летчик в своей душе не просто сожалел

о смерти девчонок, это была настоящая и почти неземная трагедия. Ведь только в них, в своих боевых подругах они видели не только веселую компанию для фронтовых вечеринок, которая отвлекала их от жестоких будней и дарила радость общения. В них было олицетворение всего женского мира — любимых невест, жен, матерей. В них была нежность, доброта и любовь. В них было продолжение рода, уют домашнего очага и настоящее мужское счастье.

Гнев и ярость к врагу в ту минуту закипала в душах каждого из них, словно расплавленная магма в жерле вулкана. Она, достигнув критической массы, просто должна была выплеснуться наружу, чтобы своей адской температурой и огнем истреблять тех, кто был повинен в смерти не только родных и близких, но и всех тех, кто просто был убит рукой врага. Каждый в ту минуту, словно перед иконостасом клялся отомстить фашистам за смерть боевых подруг. Каждый в ту минуту представил себе, как будет смертельным огнем своих пулеметов и пушек разить того, кто непрошенным пришел на эту землю. Тех, кто ворвался в мирную жизнь и перевернул все устои простой человеческой морали, кто уже давно заслужил эту смертную кару и сейчас ждет, когда же меч правосудия опустится на его фашистскую шею.

Краснов, с трясущимися руками, курил одну папиросу за другой. Спирт, словно вода, вливался внутрь организма, обжигая пищевод и стенки желудка. Но это жжение было в тысячи крат меньше, чем то, которое испытывала его израненная душа. Она горела и ныла нестерпимой болью не только от этой, но и других утрат, которые ему довелось испытать за время службы в полку.

Вытащив из планшета потрепанную по краям фотографию, он впервые положил её на стол перед своими друзьями и сказал:

— Вот они, пресловутые ястребы Геринга! Запомните все их гадкие рожи! Вот они, хваленые «рыцари» неба! Все они достойны только уничтожения! Пусть скорбят по ним их матери и жены! Пусть дети никогда не вспомнят своих отцов, а вспомнив, пусть краснеют от стыда за то, что они сделали для своих внуков.

На фотографии среди футбольной команды Смоленского авиационного завода, сидели, улыбаясь, немецкие летчики.

— Ни хрена себе!!! Ого! Откуда это у тебя? — спросил гвардии капитан Храмов, рассматривая фото перед мерцающим светом коптящего «бздюха».

— Приезжали, командир, в сороковом по обмену опытом на завод, да и в футбол поиграть. Мы им навешали тогда, как щенкам 2:1, - сказал Краснов.

— Вот мой отец. Вот я, а это — сволочь белогвардейская, фельдфебель Франц-Йозеф Вольф. Бежал в гражданскую из России в утробе своей мамаши. А это его однополчане. Группа «Кондор» в полном составе. Гернику, Барселону Мадрид в тридцать шестом бомбили и стерли с лица земли за сорок минут.

— Ты, Валерка, смотри, будь аккуратней с этой фоткой! СМЕРШ, он же не дремлет! Как узнают особисты, что ты еще до войны с немцами в футбол играл, они разбираться не будут. Дай бог, в лагерь попасть, а так могут еще и к стенке поставить или отправить на передовую в штрафбат! — сказал Храмов, передавая фото Ване Заломину.

— Холеные какие, суки! Держатся уверенно, словно хозяева этой жизни! — сказал Иван, дымя папироской. — Я бы надрал им задницу!

— А

я, мужики, специально держу это фото, чтобы знать врага в лицо! Хочу всю их команду порешить, чтобы даже в памяти ее не было. Только за этих одиннадцать сволочей, господь спишет с меня все прегрешения в этой жизни. Я отомщу им, сукам, за смерть наших девчонок! Клянусь, мужики, честью русского офицера! — сказал Валерка, крепко сжав зубы.

— Давайте, мужики, выпьем за нашу победу. Мы обязательно поквитаемся с ними и это будет уже личное. А с личным счетом легче воевать! — сказал комэск и поднял кружку со спиртом.

* * *

Сирена боевой тревоги разорвала тишину ночи за час до рассвета. Вместе с её завыванием полевой телефон звена также, не умолкая, тарахтел, вырывая из теплых постелей истребителей полка ОСНАЗа.

Храмов спросонья схватил трубку и, прокашлявшись, осипшим голосом сказал:

— Алло, «Лютик» на проводе! Звено, боевая тревога! Готовность один! — повторил он вслед за «Ромашкой» и, бросив трубку, изверг из себя лавину слов отборного русского мата.

— «Воробей», «Налим», подъем, мать вашу! Готовность один! Наш вылет через десять минут! — проорал он, и в мгновение ока вскочил с кровати, одеваясь по форме.

В один миг старый рубленый деревенский дом наполнился необычайными звуками общего сбора. Кто, надев галифе, прыгал на одной ноге, стараясь попасть в сапоги, кто скрипел пружинами фронтовой кровати, сидя, облачаясь в униформу после вчерашних поминок. В эту секунду казалось, что в доме творится настоящий хаос и все эти люди просто не в состоянии выполнить то, что еще вчера делали с абсолютной четкостью. Но уже через две-три минуты, дверь деревенской хаты с лязгом открылась, и третье звено капитана Храмова в полном составе помчалось через деревню к самолетам, стоящим на краю леса под маскировочными сетями.

— От винта! — прозвучали команды пилотов, и боевые «ЯКи», выплюнув из труб сгустки дыма и пламени, взревели многосильными движками в ожидании команды на взлет.

— Убрать колодки!

Всего несколько минут на прогрев, и самолеты, словно огромные птицы приготовились к дальнему перелету, выруливая звеньями на старт.

Зеленая ракета с шипением взвилась над полем и первая эскадрилья, поднимая лопастями винтов клубы пыли, оторвавшись от земли, растворилась на фоне леса и исчезла в предрассветных сумерках.

В бой вступили в тот момент, когда солнце, лишь показало четверть своего диска. В этот миг оно как бы замерло перед долгим путешествием по небосклону. Розовые, желтые, золотистые облака под крыльями самолетов переливались перламутром и выглядели удивительно сказочным морем, которое манило и звало своим великолепным, мирным видом. В такой момент было не до войны.

Краснов всегда с восхищением и с замиранием сердца смотрел на них, мечтая в эти минуты, не об этой проклятой войне, а простой счастливой жизни.

Несколько эскадрилий ПВО, подкравшись в полном молчании к немецкой эскадре, идущей в сторону Москвы, просто вывалилась из этих розовых облаков на врага, разя его кинжальным огнем. Расстроив стройные ряды бомбардировщиков Люфтваффе, «ЯКи», словно огромная стая волков, бросились терзать вражеские самолеты. Это была поистине пляска смерти или, как говорили немцы, «собачья свара».

Все, что видел Краснов, так это было то, что «мессеры», словно воронье кружились над выпавшим из гнезда вороненком. Черные кресты на крыльях немецких самолетов, словно трефовая масть, тусовалась в огромной колоде карт прямо перед глазами «Воробушка».