Я - Русский офицер!
Шрифт:
Капитан нажал кнопку и в кабинет вошел часовой с автоматом ППШ наперевес. Щелкнув каблуками, он встал около двери.
— Давай, Зозуля, веди старшего лейтенанта в третью камеру, — сказал капитан, сгребая вещи Краснова в ящик стола.
— Товарищ капитан, в третьей у нас уголовники, которым по указу Калинина срок на фронт заменили.
— Давай тогда, сержант, его во вторую. Не хочу, чтобы старлей с урками сидел. А то они его там, в карты разыграют на шмотки. Блатота гнилая! На фронт они, видите ли, хотят! Я бы их лучше к стенке ставил! — пробурчал капитан, и с грохотом захлопнул
— Есть во вторую! — сказал сержант, и вывел Краснова из кабинета.
Пройдя по коридору, конвойный вывел Краснова во двор. Там, в глубине, стоял неприглядный бревенчатый барак. Возле двери, облаченный в тулуп и валенки, стоял часовой, держа на плече винтовку «Мосина» с пристегнутым к ней штыком.
— Во вторую, — сказал сержант часовому и тот, лязгая ключами, открыл окованные железом двери.
Вдоль коридора гауптвахты располагалось пять камер. Двери с «кормушками» были так же обиты листовым железом, и выкрашены железным суриком темно-коричневого цвета. Сержант молча, лязгнув замком, открыл вторую камеру, и завел туда арестованного.
Валерка послушно вошел. Дверь за его спиной вновь лязгнула железным засовом, и уже через секунду все стихло.
— Ты кто!? — спросил лежащий на нарах старлей из «Вохра» какого-то местного лагеря.
— Я летчик!
— Летчик, летчик-налетчик! Что же ты такого летчик натворил? — спросил подвыпивший вохровец.
— Родину продал! — шутя, ответил Краснов и, сев на нары, закурил папиросу Беломора.
— Почем сегодня такой товарчик?
— На трибунале узнаю ей цену!
— Счастливчик! На фронт пойдешь! А тут жди, когда какой — нибудь урка, штырину промеж лопаток всадит! А я, летун, одному майору-тыловику по пьянке морду набил за то, что он меня вертухаем обозвал. Я на фронт хочу, а он меня вертухаем, сука, не правда ли!?
— А меня за то, что я самолет разбил. При посадке через забор в лагерь «Искра» заехал.
— А! Так я тебя знаю! Это ты, тот летун, который на брюхе, да в лагерь угодил? Про тебя в «Искре» легенды ходят. Говорят, там из-за тебя, все воры перерезались.
— Он самый! — ответил Краснов с грустью в голосе, докуривая папиросу.
— Помяни мое слово, тебе много не дадут! Повоюешь в штрафниках. А потом снова на самолет сядешь. А меня тут гноить будут! Я бы сам рад на фронт попасть, да ведь, сука, у меня бронь! — сказал вохровец и, перехватив у Краснова папиросу, три раза затянулся.
— Там в третьей урки сидят. Тоже на фронт собрались. Блатота сраная. Будут и там свои порядки навязывать. Сейчас тебя быстренько оприходуют и вместе с ними в штрафники. Я тебе, старлей, хочу сказать, что до первого апреля, ты уже будешь в окопе сидеть и по немцам из винтовки палить.
— Я вообще-то летчик. От меня пользы больше будет в воздухе!
— Ну и что! Летных штрафных батальонов еще не придумали!?
— Не батальонов, а эскадрилий, — сказал Краснов, поправляя сокамерника.
— Один хрен, штрафбат! — сказал вохровец и отвернулся к стенке. — Что он эскадрилья, что простая пехотная рота. Штрафбат, он и есть штрафбат.
Сторож вохровец сделал вид, что спит. Валерка, сняв свой теплый комбинезон на гагачьем пуху и, завалившись на нары, закрыл
Путь в штрафбат
Старлей-вохровец оказался прав… Всего неделя и решением трибунала Краснов получил три месяца срока в штрафном подразделении. Ждать исполнения приговора долго не пришлось и уже на следующий день, сержант Зозуля привел Краснова в кабинет особиста. Только открыв дверь, он увидел, что возле стены на стуле сидит его комэск. При виде вошедшего в кабинет Краснова, Иван бросился ему навстречу и обнял, словно родного брата.
— Все нормально, старик! Три месяца и ты свободен! На фронте время летит, сам знаешь, как быстро! — сказал старший лейтенант, похлопывая Краснова по плечам.
— Мы тут тебе в дорогу паек всем полком собрали. Дотянешь? — спросил Иван, показывая на два больших солдатских вещевых мешка.
— Что это? Тушенка американская из индейки, шоколад, белый хлеб, сигареты «Кэмел». Наши ребята в Фербенксе разжились! Вот мы решили тебя в дорогу «согреть». Тебя, Валера, сегодня отправляют до Иркутска, а там поедешь поездом с сопровождением.
— Ты хотел сказать, с конвоем!
— С сопровождением! — утвердительно сказал Заломин, не желая обидеть друга.
В кабинет вошел старший лейтенант конвойной роты. Краснов сразу узнал в нем сокамерника и дебошира, с которым ему довелось просидеть в камере два дня. Старлей за драку с майором тыловиком, получил от коменданта сеймчанского гарнизона пятнадцать суток ареста, которые он и отбывал на гауптвахте.
— А, это ты, старлей! — сказал он, увидев Краснова. — Я же говорил тебе, больше трех месяцев не дадут! Это, братец, фронт, а не цацки — пецки!
Капитан СМЕРШа сложил несколько папок вместе, перевязал их суровой бечевкой и, залив сургучом, поставил на сплетении свои печати.
— Так, товарищ старший лейтенант Мартынюк, забираете осужденных и конвоируете их до Иркутска. Там сдадите их начальнику Иркутской тюрьмы для дальнейшего этапирования на фронт. Это личные дела осужденных, — сказал мордвин, показав на пачку бумаг. — Получите на спецконтенгент продпаек и через…, - капитан взглянул на часы, — Через три часа будет как раз самолет до Иркутска.
— Есть! — сказал старший лейтенант и, козырнув, вышел из кабинета.
— Короче, мужики, давайте прощайтесь! Краснову на этап. Через три часа самолет, — сказал капитан — особист и, вложив в брезентовую инкассаторскую сумку личные дела, также опечатал ее сургучной печатью.