Я - Русский офицер!
Шрифт:
— Да, майор, это я скажу настоящее целебное снадобье! Не то, что у фрицев дерьмо можжевеловое! Ни градуса, ни вкуса! Так выпить, да блевануть за углом, и не жалко будет!
— А ты что, Валера, немецкий шнапс пробовал!? — спросил начальник фабрики и местной спецкомендатуры НКВД.
— Пробовал когда-то, в плену! — сказал спокойно Валерка. — Фашисты меня угощали!
— Во! Так, ты, что и в плену уже побывал? — удивленно спросил майор. — Сбежал!?
— Побывал один месяц! Сбили меня майор в одном бою. Плюхнулся в болото, стал пробираться к своим. А тут полицай меня за жопу, да к фашистам! Так и попал в плен.
— Да, вижу, парень, досталось тебе! Худющий-то, какой! Давай, старлей, еще по полста! А я сам-то подчистую списан! Еще в сорок первом под Смоленском мне руку осколком мины, как ножом отрезало! Попал в госпиталь, а уже из госпиталя сюда, бабами командовать. У нас ведь в поселке одни бабы остались. Местные, да ссыльные, как твоя мать. Мужики то все на фронте! Есть еще пара стариков, так те с самим Александром Невским воевали — очень древние старики!
Майор еще раз разлил по стаканам кедровку и вновь, чокнувшись, выпил. Валерка тут же последовал его примеру, а после того, как самогон улегся в желудке, блаженно закурил.
— А я ведь, майор, сам из Смоленска! Наслышан я, какие там были бои. Мы ведь из-под Москвы на охоту на фрицев, как раз над теми местами летали!
Вдруг Краснов увидел, как к конторе бежит секретарша, а за ней, застегивая на ходу фуфайку, его мать. В эту секунду, ударивший в голову хмель кедровой водки, мгновенно растворился, не оставив и следа. Все мышцы, словно налились какой-то силой.
Краснов скинул с себя кожаную куртку и предстал перед майором в новых золотых погонах, да с двумя орденами Красного знамени и орденом Красной звезды на шерстяном, новом офицерском мундире с золотыми пуговицами.
— Как я, майор, смотрюсь!? — спросил он инвалида-отставника, гордо выпятив свою грудь.
Тот, показав большой палец, с завистью в голосе проговорил:
— Ты, летчик, настоящий герой! Мать будет гордиться! Сияешь, словно начищенный тульский самовар!
Смахнув веником с валенок снег, Светлана Владимировна вошла в кабинет начальника. Краснов стоял спиной, глядел в окно и нервно курил.
— Вызывали, гражданин начальник? — спросила она, ничего не понимая.
— Да, Владимировна, вызывал! Тут к тебе…
В этот миг Валерка обернулся. Мать вскрикнула и задыхаясь, придерживаясь за стену, стала падать без чувств на пол. Валерка, видя, что мать в обмороке, подхватил ее на руки и нежно прижал к своей груди. Через мгновение она уже пришла в себя.
Радости встречи не было предела. Мать, держа Валерку за голову, старалась расцеловать каждый сантиметр его лица. Сквозь слезы радости она крепко прижимала сына, приговаривая:
— Жив, жив, Валерочка, мой сыночек! Милый, дорогой мой! Жив, жив, жив!
От таких слов беспредельной радости и счастья встречи, Краснов не удержался, и сам пустил слезу. Ему было приятно видеть, что его
— Дай мне посмотреть на тебя! — сказала Светлана Владимировна, слегка успокоившись, и отступила на шаг. — Сынок! Герой! Настоящий герой, мой сыночек! А как вырос-то, как вырос, совсем стал взрослый! — говорила мать, держа Валерку за руки.
Майор, видя эту трогательную встречу, нервно затягиваясь папиросой, вдруг не выдержал и, вытирая рукавом щеку, сказал:
— Светлана Владимировна, я даю вам два дня выходных. Потом отработаете. Я так думаю, вам нужно побыть с сыном! Вам друг другу есть, что сказать, ведь вы три года не виделись!
— Большое спасибо, Семен Данилович! Я, конечно же, обязательно отработаю. Ведь сын! Такая радость! — сказала Светлана Владимировна, и слезы градом потекли из ее глаз.
Длинный бревенчатый женский барак осужденных к ссылке спецкомендатуры НКВД, встретил Краснова идеальной чистотой. Стены аккуратно были побелены известкой, а пол выдраен стеклом до белизны свежих досок. На первый взгляд было видно, что здесь властвовала женская хозяйственность и чистоплотность. Вдоль коридора по обеим сторонам располагались комнаты. В каждой такой комнате, проживало от двух до четырех человек.
Мать открыла дверь и пропустила сына в свою келью. Комната была небольшая. Все здесь было как-то уютно и по-домашнему. Белые шторы из простыней прикрывали окна от посторонних глаз. Две армейских идеально убранных кровати, стояли вдоль стен украшенных рисованными масляной краской «коврами» из таких же простыней. В углу за ширмой был прибит рукомойник с тазиком на табурете.
— Заходи, сыночек! Вот так мы и живем! — сказала Светлана, приглашая сына в комнату. — Это моя кровать, садись. А это кровать моей подруги Ольги. Она, как и я, вдовая! Мы с ней еще в тюрьме в Смоленске сидели. У нее муж полковник, тоже, как и твой отец репрессирован. Очень хорошая женщина, бойкая такая. Никого в обиду не даст, — сказала мать. — Да ты располагайся, будь как дома! А я сейчас картошечки тебе сварю, пообедаешь с дороги. Вон, какой худющий! — сказала мать, приняв на себя заботу о сыне.
Валерка поставил на стол солдатский вещевой мешок и стал выкладывать из него офицерский продуктовый паек. Три промасленных полукилограммовых банки говяжьей тушенки были завернуты в газету. Пачка сахара-рафинада, да две буханки хлеба, бутылка водки и вина — все это вызвало в глазах матери настоящий восторг. Давно она не видела такого изобилия продуктов. Голода ни на фабрике, ни в поселке не было, но и вдоволь никто в то время не ел. Летом заготовливали картофель, огурцы, грибы, ягоду голубику и даже рыбу, которую бабы всей спецкомендатурой солили в больших бочках.
— Валерочка, да у нас сегодня настоящий праздник! Давай дождемся Ольгу и других девчонок, да отпразднуем нашу встречу, как полагается! Ведь ты же настоящий герой!
Валерка обнял мать за плечи, нежно прижался к ее щеке, прошептав ей на ушко:
— Давай отпразднуем! У нас же есть два дня! Я так, мамочка, соскучился по тебе! — сказал он и поцеловал мать в щеку.
— Какая же я все же дура! Я ведь совсем забыла, сынок! Я же от твоей Леночки недавно получила письмо! Сейчас-сейчас я найду, — сказала мать и, вытерев руки о полотенце, бросилась к столу.