Я сделаю это сама
Шрифт:
Спустились, не потерялись. Ни Гаврилы, ни Пахома дома не было, очевидно – не вернулись ночевать, зато в кухне сидел злющая Трезонка.
– Вы куда потерялись?
– Куда надо, туда и потерялись, - отмахнулась я. – Могли бы, между прочим, с нами пойти пользу приносить. А не пошли, так и не пошли. Так, дамы. Я обратно. Наверное, там уже все, кто мог и хотел, везде зашли, да?
– Куда это вы в ночь собрались? – вскинулась Трезон.
– По делу, - отмахнулась я, довольно невежливо и довольно неаккуратно.
Попала ей по носу, она обиделась и села на лавку, смотрела оттуда волком.
–
– Не заблудишься?
– Да не должна, тут недалеко, - пожала я плечами и выдвинулась обратно в ночь.
Уже перед калиткой вспомнила, что Дуня, вроде, давала мне какую-то крутую штуку, от которой меня не было видно. И где она, спрашивается?
В правой руке, где я её держала, нет. В кармане передника – нет. Я проверила корсажик – в нём тоже не было. Чёрт, и где я умудрилась посеять ценную вещь? Не взять ли какой-нибудь фонарь у Пелагеи и не поискать ли?
Так, а нужен ли фонарь? Я присмотрелась – вообще-то всё видно. Трава, тропинка, камни по бокам той тропинки. Не то луна большая и яркая, не то очередное чудо. Значит, идём. Но я видела как-то ненормально много. Или мерещится, или пить меньше надо. Я сильно сомневалась, что от местного самогона моё зрение улучшилось, или что он способствует ночному видению, но – факт оставался фактом, я довольно-таки неплохо видела в темноте. Ну, бог в помощь, значит, пойдём. И будем смотреть под ноги, вдруг я ценную штуку проимела где-то по дороге и сейчас найду обратно.
Шла-шла, дошла. Открыла калитку, вошла, добрела до крыльца, взялась за ручку двери… заперто.
Заперто – значит, внутри кто-то есть. И значит, Женя, сейчас будешь ты с ними разбираться.
Я осторожно постучала в дверь.
6. Ночная гостья
6. Ночная гостья
Дверь распахнулась тут же, и это оказался Алёшка.
– Заходите, барыня, - прошептал и канул в темноту.
– Нашли кого? – спросила я.
– Нет! Убежали они! Следом за вами и убежали, мы слышали!
– А чего заперлись?
Откуда-то из темноты возникла Ульяна и потянула меня с порога внутрь. Надо же, успела раньше меня. Но она с Трезонкой не спорила.
– Так дева водяная ходит! – прошептала она. – Алёнушка.
– Какая, нафиг, дева? Вы о чём вообще?
– Смотри, - Ульяна потащила меня за руку к окну в другой стене, оттуда был виден изгиб берега.
Вроде и вправду по берегу ходил кто-то с фонарём.
– Так наверное, кто-то кого-то с рыбалки ждёт? – не поняла я.
Мало ли, кто ходит ночью по берегу с фонарём? И зачем?
– Вот именно, ждёт! Заманивает! На берег из деревни заманивает, чтоб утопить, а с воды – чтоб о камень прибрежный грохнуть!
– И что теперь? – я по-прежнему не въезжала.
– Нечего ей попадаться! В живых не останешься!
– А откуда она взялась-то?
– Вышла! Из укрытия своего! Она и в дом прийти может, если захочет, и всех заберёт!
– А почему меня не забрала? – я отчаянно тупила.
– Не заметила, - прошипела Ульяна. – Всё, тихо. Ждём!
Мы смотрели в щель, и вправду, кто-то бродил вдоль берега, подняв
– Когда с воды видно, что вот так огонёк туда-сюда ходит, то нельзя приближаться к берегу, это все знают! – продолжала просвещать меня Ульяна.
– А что будет? – не понял Лука. – Можно ж пристать не там, где она ходит, а в другом месте!
– Ничего хорошего, - сверкнула глазами Ульяна. – Если заметит – там и окажется, не перепутаешь. Её сюда против воли привезли, давно уже, много лет тому, когда в Поворотницу только самые первые поселенцы прибыли. Выкрали из отцовского дома и против воли увезли. И она всё выходила на берег ждать, что за ней приедет жених и вызволит её, а жених не приехал, и отец не приехал, никто за ней не приехал. Тогда она стала ходить не только днём просто так, но и ночью с фонарём. И однажды того, кто увёз её без родительского благословения, подкараулила и в воду столкнула. А потом лодку брата его заманила на скалы. А потом пропала из дома, и никто не нашёл её, ни в лесу, ни на берегу. Зато теперь выходит, откуда там она может выйти, и бродит по берегу – что зимой, что летом. Иногда под полной луной, как сегодня, а ещё бывает, когда вовсе луны нет, или в тучах. А звали её, говорят, Алёнушкой. И если попался, нужно глаз от неё не отводить и говорить – Алёнушка, зайди за горку, я не Ивашка и не Егорка, отпусти меня, на дороге не стой, дам золотой.
– А если нет золотого? – продолжала докапываться я.
– Что-то да есть. Что при тебе, то и дашь. Жить-то больше хочется, чем с ней пойти, так? Крест только нательный не давай, а наоборот, держись за него, что есть силы. Но ведающих она не задевает, только тех, кто не может ничего, и головы на плечах не имеет тоже, если в ночи по деревне таскается.
Тьфу ты. Ладно, домового подкормить, молока налить, баннику пара оставить и что там ещё. А это-то что и откуда?
Но к местным верованиям видимо, придётся относиться с уважением.
– И что, наши гости испугались и убежали?
– Убежали, сегодня уже не придут. Они для Алёнушки лакомая добыча. Мужики – это раз, силы не имеют и ничего не ведают – это два, дураки – это три.
– А что, она к мужикам питает особое пристрастие?
– Ага. В каждом видит или насильника и похитителя, или жениха, который не спас.
– А жених-то почему не спас? В сказке ж полагается, чтоб за тридевять земель пошёл, семь пар железных сапог стоптал, и потом только нашёл.
– Так то в сказке, а тут быль. Из родительского дома Алёнушку украл атаман Живка, лютый он был, никого не жалел. Вроде говорили, что отец наладился было в погоню, да дождались его и порешили. Тому Живке было что таракана задавить, что человека жизни лишить.
– А куда пропасть могла?
– Да куда хочешь. Лес – вон он, море – вот оно. Из моря ни за что не выплывешь, рыбы да раки раньше съедят, чем до дна опустишься. В лесу то самое – если кого встретишь, кто тебя может в гору заманить, или в распадок неприметный, скрытый – вот и всё, больше не воротишься. Да и просто косолапый задерёт, или волки. Если б та Алёнушка умерла честь по чести, да отпели её, или хотя бы молитву над ней прочитали заупокойную – уже хорошо было бы. А так теперь вот бродит, ни ей покоя нет, ни нам.