Я сделаю это сама
Шрифт:
Ну да, ну да. Генерал уж наверное сообразит, как всё это следует делать. Если у них тут убивают вот за такое, так если поймали, то и казнят в ответ тоже не особо задумавшись.
– Не вели звать солдат из крепости, матушка-барыня!
– Некому деток малых кормить, и жена хворая!
– И у меня детки малы ещё, и жена не справится!
– Некому будет их одеть-накормить, уму-разуму научить!
Эти-то научат, конечно.
– Значит, слушаем, - начала я как могла сурово. – Господь рассудил так, что я осталась жива. Значит – будете служить в моём доме, выполнять, что скажу. Работы тут –
Отец Вольдемар спрятал в бороду усмешку.
– Слышали? Благодарите.
Благодарили оба бестолково и истово.
– И ещё, - я снова уставилась на обоих. – Беленькая всем нужна, мне тоже. Сколько нужно – будете отливать.
– Будем матушка-барыня, будем.
– И беленькой, и брусничной, и медовую непременно попробуйте.
– Это не ваша заморская кислятина, это честная водочка.
Сзади рассмеялась Ульяна – мол, попробовали, знаем. Не возражаем.
Я понадеялась, что не оказалась по местным меркам слишком милосердной. Но играть злющую барыню, которая всех бьёт направо и налево, мне не хотелось. Да если честно, не умею я казнить. И приговаривать к казни не умею тоже. Раньше не доводилось. Я умею договариваться, если есть на то хоть малейшая надежда, и увольнять, когда той надежды уже нет.
Впрочем, если сочтут мягкотелой – то ещё придётся научиться. Тьфу.
– И теперь я хочу послушать, кто такой Валерьян, - я по очереди глянула на обоих. – И почему он Синюха.
– Так не просыхает ведь. Да тут живёт, за два дома, - сказал Дормидонт, ощутимо повеселевший.
– Мы его тебе, матушка, враз приведём, сама посмотришь, - подхватил кудрявый Севостьян.
– Дрянной человек, вот-те крест!
– С Валерьяном поговорим, деваться некуда, - согласилась я. – Но сейчас – живо наводите мне тут порядок! И у меня есть для вас дело, вот прямо чем скорее, тем лучше.
– И ко мне сегодня чтобы зашли, - сурово сказал отец Вольдемар. – И ты бы зашла, - на меня он глянул ничуть не менее сурово.
– Зайду, - не стала я спорить.
– Матушка, мы того, всё сейчас спроворим, дай только срок, не гневайся, - пробормотал Севостьян.
– Вперёд. А у нас ещё дел по самое горлышко.
И я повернулась и пошла – потому что дел и вправду ещё было много, а времени уже – и того больше.
11. Шаг вперёд – два шага назад
11. Шаг вперёд – два шага назад
В тот день после ухода отца Вольдемара мы с Марьей, Ульяной и мальчишками успели домыть окна в большом зале и вытащить на улицу проветрить всё, что осталось в трёх маленьких комнатах. В том числе – целый сундук, целый в том смысле, что полный какого-никакого добра.
Ну как – добра, в том сундуке лежали вещи, оставшиеся от прежнего хозяина, о котором я не знала почти ничего. Вроде бы граф Ренар, прозываемый местными старым Лисом, был вельможей и магом, сюда попал за какие-то разногласия с королём – тем самым, с которым мутила Женевьева, здесь жил несколько лет, здесь же и умер. Умер вроде бы естественным путём – простудился зимой, была у
В сундуке нашли пару сапог – не слишком больших, кстати, нужно попробовать примерить. И похоже, были ещё и другие, раз самогонщики Дормидонт с Севостьяном всё время поминали какие-то сапоги. Наверное, переживали, что сами не догадались прибрать к рукам?
Найденную посуду унесли на кухню, новые, но отсыревшие льняные простыни отложили в стирку.
– Скажи, Ульяна, перины можно кому-нибудь заказать? Простыни мы как-нибудь подрубим, будет хорошо, а вот перину бы.
– Найдём, перо и пух у меня есть, и сдаётся мне, не только у меня. Тебе как – попышнее, пожиже?
– Попышнее, попышнее, - рассмеялась я. – И подушки, что ли.
– Сделаем, - закивала та.
Ещё нашли два неплохих суконных плаща, серого и тёмно-зелёного цвета, и их бы тоже просушить. Разложили пока по тем столам, что ещё не занесли в дом, а там видно будет.
Мужики-самогонщики составили в своей комнатке склянки и бутыли ровными рядами, вымыли пол – сказали, они и так это иногда делают, потому что чисто ж должно быть, процесс тут у них. Потом они сходили до неведомого мне пока Синюхи, но дома его не застали. По словам супруги – с утра подался куда-то в лес.
– Он того, блаженный немного. Может, с того и пьёт, - пожал плечами Севостьян.
– Что дальше, матушка-барыня? – глянул Дормидонт.
– Дальше дрова. Зима, понимаете ли, близко, а у меня дровяной сарай пустой. Что вам нужно дать для того, чтобы запасти, распилить и наколоть?
Переглянулись, почесали затылки – синхронно, я чуть не рассмеялась в голос, но вовремя подавила смешок.
– Это, лошадь бы с телегой.
– Ульяна, у кого есть лошадь с телегой?
– У отца Вольдемара, - тут же откликнулась та. – У нас была, раньше, теперь кому за ней смотреть?
– Значит, идёте сейчас к отцу Вольдемару на профилактическую беседу и за лошадью.
– Что ли на ночь глядя в лес? Матушка-барыня, пощади.
– Почему на ночь? Завтра с утра.
– Так непогода завтра.
– Тогда послезавтра, - пожала я плечами.
Вроде в сараюшке ещё были какие-то не сгоревшие в нашей прожорливой печи остатки деревяшек, если прямо срочно понадобится – их и сожжем.
Мужики не стали дальше спорить, поклонились оба, шапки надели да пошли.
– А сама-то когда к отцу нашему духовному пойдёшь? – усмехнулась Ульяна.
– Да уж завтра, наверное, - вздохнула я.
Сегодня уже не было никаких сил никуда идти и ни с кем разговаривать. Поесть бы да и спать.
Но мы ещё занесли в зал всё, что сушили на улице – разложили, расправили, пусть хоть так. А вообще можно сделать сушку на втором этаже – помыть там, натянуть верёвки какие-нибудь, да и пусть. Пока не зима – будет сохнуть, а потом – мёрзнуть. В детстве и зимой вывешивали постиранное бельё на улицу, заносили потом всё задубевшее, и оно досыхало уже дома. Разберёмся, короче.