Я Свет и Я Тьма, советую, не Дразните Меня
Шрифт:
– Что с ним?
– кардиналы повыскакивали с мест, с ужасом глядя за агонией собрата. Одна минута и он застыл в неестественной позе с маской страха на лице.
– Матерь божья!
– Кардинал Фарнезе, - обратилась она к брату любовницы отца Джулии, - я слышала, ваша сестра серьезно захворала после выкидыша. Скажите, вы успели её исповедать?
– Лукреция, - побагровев лицом, заорал на дочь Родриго ди Борха, - прекрати это!
– Если конклав не сделает по-моему, - Креция показала пальцем на тело Тодескини, - каждый из вас в течение дня потеряет то, чем дорожит в этой жизни больше всего...
– Нас одиннадцать.
– дела Ровере невозмутимо посмотрел Креции прямо в глаза.
– Мы должны принимать решение в полном
– Тогда включите Фарнезе, - она не сводила блестящих глаз в побледневшего лица юного кардинала. Он елозил на стуле и на лице его читалось желание встать и бежать.
– он не допустит смерти Джулии. Поскольку знает, что пока глупая шлюха играет роль грелки в постели всеми чтимого Папы Римского, его кардинальская шляпа будет при нём.
– юноша сглотнул, затравленно озираясь по сторонам в ожидании насмешек, но в просторной зале сгустилась давящая тишина. Все мрачно смотрели в пол, или будто в первый раз разглядывали изумительно расписанный потолок. Креция обратилась к Асканио Сфорца.
– Учтите, если вы из вредности или упрямства проголосуете против меня, не я покину это место вдовой. Мы все тут знаем, что вы не женаты, но та милая кошечка, к которой вы бежите каждый вечер и меж собой зовете ее не иначе, как жена, не заслуживает почить в столь нежном возрасте и том... особом состоянии, о котором она не успела вам сообщить. И почему мне кажется, что ее утрата будет значительнее болезненней, чем утрата Непи и других землевладений, что у вас есть?
Сфорца покраснел, как свекла, тяжело дышал, но не проронил в ответ ни слова.
– Обожаю умных мужчин, - улыбнувшись, Креция повела шеей и перешла к следующему, - Ты, Орсини, любишь свою жену и не хочешь, чтоб она тебя покидала. Слышала, ее скрутила неведомая хворь и знахари опустили руки, даже моя золотая Нони... Знаешь, я могу сделать так, что она останется с тобой ещё на некоторое время.
– и так она говорила каждому, вводя его в страх, трепет и ужас, - Итак, я со спокойной душой клянусь вам, что невинна, - её руки легли на выпуклый живот, нежно поглаживая его - Сфорца никогда не касался меня, как муж жены. Прошу вас, начинайте голосовать.
– Femina intacta! [Девственница] - поднявшись, объявил Орсини, нарушая процедуру голосования по порядку. Креция улыбнулась, это оказалось проще, чем она ожидала...
Никто не посмел проголосовать иначе. Остальные поднимались и повторяли за ним одни и те же слова "Femina intacta!", падающие тяжким грузом на плечи Креции.
– Если кто слово скажет о том, что здесь произошло, я сотворю с ним то же, что и с этим, - она показала пальцем на коченеющее тело Тодескини - с вашими родными до седьмого колена. Пока не останется никого, кто будет судачить обо мне.
– она улыбнулась Папе, - за исключением тебя, Родриго. Знаю, ты не вынесешь сор из избы... Ещё увидимся...
"Чур меня", "Чур меня!", "Чур меня!" - рой их мыслей лишь породил улыбку на ее лице. Поправив бардовую накидку и осторожно сойдя с трибуны, Лукреция медленно пошла к выходу из Капеллы. Голова ужасно кружилась, одурманенная Темными. Она боялась, что упадет в обморок или её стошнит до того, как она доберется до выхода.
За дверью её поджидал ещё один СЮРПРИЗ. Успев спрятать тело убитого Педро, Цезарь размашистым шагом мерил ширину коридора. Заприметив её, он, как ни в чем не бывало, улыбнулся, и двинулся было к ней, но Креция вытянула руку вперед:
– Не смей приближаться ко мне, жалкий смертный!
– Эко ее понесло! Видать гормоны крепко ее в узел завязали, вот чердачок и снесло...
– Видеть тебя больше не желаю!
– Не знаю, каких грибов ты наелась, но это было горячее и сильнее, придуманного мной!
– Правда?
– выразительно выгнув бровь, она с насмешкой посмотрела на него.
– Рад, что ты совсем не злишься из-за того юродивого, - Цезарь остановился в опасной близости от неё, протягивая ладонь к ней и убирая
– глазами он ласкал её.
– Я боялся, что он выдаст нашу с тобой маленькую тайну...
"Родриго уверен, что отец твоего ребенка - Хуан. Цезарь убил Педро, чтоб он под пыткой не признался в ином" - Махнув на прощание рукой, Дагон растворился в воздухе.
Тени отступили, Тьма рассосалась и в коридоре вновь стало солнечно и светло.
– А никакой "нашей тайны" нет!
– она елейно рассмеялась, понимая, как действует ему на нервы.
– От одной твоей "тайны", как ты должен догадаться, я умело избавилась, так с чего бы мне сохранять вторую, коли она твоя?
– она облизала пересохшие губы, ощутив горечь во рту.
– Папа предложил мне назвать малыша Джованни, в честь его отца...
– Она была так зла, так хотела уничтожить Цезаря, но не здесь и не сейчас... Он и так бледнее смерти стал. Кеси обошла его, не ожидая, что ди Борха закричит ей вслед:
– Он мой!
– это больше походило на рычание раненого животного, нежели на крик человека, - Ты слышишь меня, сука? Ребенок мой!
– От ярости он со всей дури пнул стену, взвыв от боли.
– Ты всегда слышал только то, что хотел слышать, думай, как тебе удобнее, мой возлюбленный брат.
– Ласково
промурлыкала Кеси, не останавливаясь и не оборачиваясь к Цезарю: выпущенная стрела, крепко сдобренная ядом, достигла своей цели. Повернув в соседнюю секцию, прошла пару-тройку галерей и нырнула в узкий лаз тайного хода, бессильно прислонившись к стене и прижав дрожащую ладонь к губам. Она не могла дышать, легкие горели огнем, раздуваясь от натуги, казалось, ещё один вздох и они рассыпяться в прах. И сама она превратится в труху, если сделает шаг не с той ноги. Она не сомневалась, что чёртовы силы, проклятые видения, помощь обитателей Тьмы и одна невинно отнятая жизнь в угоду корыстного интереса не пройдут для нее даром, но чтоб так прихватило... От запаха серы к гортани подкатила тошнота...
– Это было глупо, - насмешливый голос Дагона показался ей адским скрипом.
– Это наивное дитя оказалось виновато лишь в том, что сблизилось со мной, - красные от лопнувших венок глаза невидяще уставились на Дагона, - оно просто хотело помочь мне.
– Твой божий агнец Перотто должен был умереть сегодня до полуночи, так или иначе...
– Падший медленно приближался к ней с другого конца узкого прохода между стенами, и вместе с ним к ней надвигалась смертоносная, разящая серой мгла - я видел как минимум три исхода. От Цезаря, тот же, что видела ты. Если бы он не пересилил себя, это попробовал бы сделать сам Родриго на пару с Мигуэлем Корельо. А учитывая, что твой отчим не привык делать грязную работу своими руками, вероятнее всего, он бы приказал Мичелотто убить его. Но перед тем хорошенько попытать, чтоб дознаться, правда ли отец Хуан. Забавно, что никто в твоей семье не верит, что Перотто отец твоего ребенка... Он был для всех нечто вроде шкодного щенка, сначала забавный и милый, затем приближенный к хозяину, много знающий, а значит, потенциально опасный.
– Забавно?
– на минуту она перестала дышать, чувствуя, как организм агонизирует.
– Что забавного в том, что этот агнец даже не знал правды о том, кто отец ребенка?
– А ты сама знаешь... эту правду?
– Дагон остановился и черная жижа, смертельной аурой окружающая его, замерла в сжатом пространстве вместе с ним.
– О да, ты знаешь.
– он склонил голову на бок, внимательно изучая ту, что умирала на его глазах от нехватки кислорода.
– Знаю тебя на 120% и каждый раз все равно удивляюсь, насколько ты бессердечная сука... Тебе не жалко этого агнца, тебе обидно, что ты лишилась безропотного раба, который ради тебя мог пойти на любые лишения и преступления.