Я Свет и Я Тьма, советую, не Дразните Меня
Шрифт:
"Зачем ты выложила ему "карты на стол"?
– Дагон отступал, завлекая ее в темный проулок все дальше.
– Разве ты не давала слово, что будешь молчать обо всем, что откроет тебе Тьма?"
– Начнем с того, что, ты - не Тьма, а тебе я ничего не обещала! С чего ты взял, что я возьму на себя ответственность за жизнь этого наглеца? Я предупредила его из-за Чии и чтоб снять груз вины с себя! Теперь, если вздумает остаться, это будет его решение и его вина...
"Тебе не удастся отсидеться в стороне, когда твоя семья начнет разворачивать внутри клановую войну против твоего супруга. Тебе придется выбрать сторону и кого-то предать. Смотри, не ошибись, подруга!
– внезапно его тело стало осыпаться, её палец уткнулся во что-то мягкое. Креция зажмурилась, отводя лицо в сторону, когда пепел полетел на нее.
–
– Ты должна лучше контролировать себя. Если бы кто услышал, решили бы, что ты сошла с ума...
Глаза привыкли к Тьме, и она разглядела, что на Цезаре нет маски: слетела, когда он за ней бежал, или он намеренно ее снял, надеясь, что она не разглядит в кромешной тьме, как изуродовано его лицо сифилисом? Он мрачно кривился, сощурив веки и хмуря брови. Некогда гладкая персикового цвета кожа его лица местами была покрыта оспинами и страшными язвами, делая похожим на оживший труп. Красавец окончательно превратился в монстра:
– Скажи мне, ради Бога, зачем ты побежала от меня?
– его вкрадчивый, тихий, почти ласковый тон не предвещал для неё ничего хорошего. Он сделал шаг к ней, желая схватить за руку, и Креция неожиданно для себя отступила, брезгливо поджав губы: - Что мне думать, Кеси?
Упершись спиной в стену, она выставила сжатые кулаки перед ним, удерживая его от себя за плечи, пытаясь оттеснить от себя, но он лишь теснее прижался к ней, утыкаясь холодными губами в изгиб напряженной шеи. Его дыхание на коже заставило её содрогнуться...
– Ты вся горишь!
– прошептал он сиплым голосом, целуя в шею, отчего девушку передернуло - И дрожишь! Твое тело так сильно напряжено, что мне кажется, что ты взорвешься прямо у меня в руках, если я не возьму тебя прямо здесь и сейчас!
– он ещё сильнее навалился на неё, хватая руками полы плаща, платья под ним и начав задирать их вверх.
– У нас давно не было.
– Не смей!
– Закричала она, наотмашь ударяя его кулаком по виску.
– Не трогай меня!
– Она пыталась сжать ноги, но его настырная рука коснулась её лона сжав увлажнившуюся плоть.
– Это он так завел тебя или я?
– грозно зарычал Цезарь, хватая Лукрецию за шею.
– Отвечай, черт тебя дери! Не заставляй меня чувствовать себя отработанным материалом...
– Немедленно отпусти меня!
– в бешенстве она пнула его коленом в пах, заставляя отпрянуть и скорчиться в муках. Глядя на него почерневшими от накатившей злобы глазами, она тихо просипела стиснутыми до синевы губами.
– Больше никогда не смей прикасаться ко мне!
Одернув подол, она побежала дальше, сознавая, как слабость одолевает её. Ещё чуть-чуть и она грохнется в обморок, не в силах дышать. Она добежала до Собора Святого Петра, чувствуя, что ноги уже не держат её. И у входа заметила исхудавшую фигурку в белом. Гнев накатил на Лукрецию удушающей волной, она встала между Джулией и входом:
– Приползла выпрашивать прощение у отца?
– злобно зашипела она на Фарнезе. Девушка побледнела, отшатнувшись от бывшей падчерицы, будто от смертельно ядовитой змеи:
– Всегда удивлялась, откуда в тебе столько злобы и яда...
– Она сделала шаг назад.
– Я пришла попросить за сестру Джироламо, сироту выбросили на улицу, и я просто хотела помочь ей...
– Пришла просить за нищенку?
– Лукреция криво усмехнулась.
– Думаешь я поверю, что такая продажная и расчетливая дрянь, как ты способна просить за кого-то? Или тебе, предавшую своего учителя, совесть замучила настолько, что ты не можешь ни есть и ни спать?
– У меня никогда ничего с ним не было, - казалось, Джулия сейчас грохнется в обморок прямо в ноги полукровки, - я не стыжусь того, что он был одним из моих воспитателей...
– Почему бы тебе не пристроить ее туда, куда пристроилась сама после изгнания Папой из моего дома?
– Наткнувшись на потускневший взор заклятой недружки, Креция поняла, что происходит.
– Они не пустили тебя на порог? Перестав быть Папиной подстилкой, ты
– Презрительный смешок вырвался из ее уст.
– Ты зря сюда пришла в поисках жалости и помощи. Родриго не примет тебя, а остальные лишь посмеются и презрят твой новый статус нищебродки и побирушки. Я обещала Савонароле, что уничтожу его род до седьмого колена, так что... Спасибо, что уведомила меня о существовании у него сестры. Я о ней лично позабочусь.
– Креция достала золотой дукат из полы плаща и бросила его возле их ног, - Теперь убирайся отсюда, Фарнезе, пока я не натравила на тебя стражу...
Джулия побагровела, тяжело задышала, едва сдерживая себя, чтоб не сорваться в истерику:
– Ты ещё пожалеешь о своих злодеяниях - глухо проронила она, развернулась и ушла.
***
Чувствуя, что у неё не хватит сил притворяться, что все в порядке, дойти до спальни и рухнуть на постель, Лукреция медленно вошла в здание Собора, закрыла за собой дверь и молча упала на колени без сил. Сегодня все было иначе, чем всегда. Обычно приступ повторялся не чаще раза в три-пять дней. Этот же второй за сутки. И если обычно её выключало за считанные секунды, то на этот раз это замедление растягивалось на минуты... Дышать становилось невероятно трудно, будто некто незримый медленно, но верно затягивал на ее шее хомут. Она не понимала, что с ней происходит и начинала давить паника. Ей следует встать, пойти к Родриго и высказать ему всё, что она думает по поводу грядущего брака. И насчет жалкой смертной побирушки. Если он посмеет принять идиотку обратно вместе с савонароловской родней, она обеих отправит к праотцам! Креция тяжело, надсадно дышала носом, чувствуя, как закипает от ярости. Опустив глаза к рукам, все ещё сжатым в кулаки, она попыталась разжать их и по истечении какого-то времени поняла, что не может владеть своим телом. Её охватил страх, паника, Креция хотела закричать, но и голос не подчинился ей.
Хотела поднять голову, но и этого не смогла сделать. Неужели Боженька наконец-то вернулся к своим обязанностям, узрел ее деяния и покарал? Рассмеяться тоже не вышло. Она отчетливо услышала чьи-то приближающиеся шаги и по ботинкам узнала Цезаря.
"Только этого мне не хватало!?!" - мысленно застонала она, крепко жмурясь.
– Это ты здорово придумала - насмешливо прокомментировал юноша, становясь перед её лицом, - решила, что увижу тебя на коленях и сразу все прощу?
– Его ладонь оказалась у неё перед глазами, - Ладно, считай, что простил... подымайся!
– Лукреция почти не слышала его, лишь собственное бешеное биение сердца, неровный, сбивающийся ритм, дрожа от холода.
– Это не смешно...
– Он опустился рядом с ней на корточки и, положив руки ей на лицо, попытался заставить её приподнять голову, но не смог. Она казалась подобна каменному изваянию.
– Проклятье, Кеси, хватит дурить!
– Цезарь склонился к ней ниже, чтоб посмотреть ей в лицо и громко закричал, - Сюда, скорее, врача!
– Он отшатнулся от окаменевшей сестры, огляделся и заметил стражника в конце прихожей - Какого черта ты стоишь, как истукан? Беги скорее за доктором. Быстро! Быстро!
– Сглотнув ком, подступивший к горлу, он снова склонился к Кеси, пытаясь подбодрить ее ласковым тоном, - Ничего страшного! Ты говорить можешь?
– На заплаканном, искаженном гримасой боли и ужаса лице сестры даже глаза застыли, посерев. Ясно, нет. Он не сдержался, поцеловав её в опущенный лоб.
– Не страшно. Двигаться, значит, тоже?
– Одинокая слезинка скатилась по ресничке и разбилась об мраморный мраморный пол.
– Ничего, мы с этим справимся! Отец пошлет за Нони, она обязательно тебя вылечит! Черт побери, ты сумела подняться со смертного одра спустя сутки после кончины, значит, с этим "пустяком" ты тоже обязательно справишься! Я безусловно верю в тебя...
– Что стряслось?!?
– Увидев бегущего к ним Джакомо, Цезарь облегченно выдохнул:
– Очередной приступ, но он сильнее предыдущих, ей очень больно и я не знаю, в сознании она или нет. Она закоченела и... я лишь однажды видел, чтоб она так плакала... на своем одре...
– Не неси бред! Отойди!
– Учитель Креции оттеснил его и принялся деловито ощупывать лицо, шею, запястья подопечной. При этом лицо его делалось все более и более мрачным. Потрогал ледяные ступни... И осоловелым взором уставился на тяжело дышащего Цезаря: