Я сын батрака. Книга 1
Шрифт:
По темноте приходим домой, а дома тоже темно. Лампа не горит, в печке огня тоже нет, темно, тоскливо, а главное поужинать невозможно, ничего же не видно. Я позвал маму, говорю ей: «Мам, а почему у нас темно?» Слышу скрип кровати, затем голос мамы: «Та, огонь в печке погас, просмотрели, а новый кресалом никак не могли добыть, вот без ужина и легли спать». Ничего себе без ужина, я набегался, наработался, есть хочу сильнее волка, а она без ужина: «Нет, мама, без ужина я не могу, мы с Наташей, столько дела сделали и без ужина». Я уже было начал применять оружие массового поражения, то есть, слёзы, но тут в сенцах, послышался мужской голос: «А что это у вас темно?» По голосу я узнал, что это Василий Стаценко, он жил недалеко от нас. Мама сидит на кровати и с гостем разговаривает: «Да огонь у нас погас, а кресалом никак добыть не могли, вот и решили ложиться спать, да ещё и без ужина» — «Как же так, без ужина? Без ужина никак нельзя», — сказал Василий, подошёл к окну, где был свет от луны, достал из кармана кресало и принялся добывать огонь. Кресало, это то же самое, что
То есть, камушек — это должен быть настоящий гранит, в хуторе такой камень называли кремень, а кресало — стальная пластина, не железная, а именно стальная. А где в нашей степи найдёшь кремень, или ту же сталь, вот и добывали всё это, законным и не законным путем.
Дошло до анекдота, или, если можно так сказать, и смех и грех. Летом собрались на сенокос, стали смотреть режущий агрегат косилок, и обнаружили, что там нет стальных вкладышей. Как вы думаете, куда они делись? Правильно, их растащили на кресала. А вот, трут, должен быть из хорошего горючего материала, иначе искры будут, а трут не загорится. Хорошим материалом для трута была вата, но вата у нас была только в фуфайках, вот её оттуда и дёргали на трут. А огонь кресалом семье приходилось добывать часто, и ваты уходило много, и всё из фуфайки. Поэтому доходило до смешного, идет хуторянин в фуфайке, а она на нём болтается как тряпка, оказывается вся вата из фуфайки ушла на трут. Чтобы сэкономить вату, пробовали «вату» из подсолнуха, но она оказалась не горючая, и от этой идеи пришлось отказаться. А в тот вечер нам повезло, Василь добыл огонь, мы зажгли лампу и затем растопили печь. Разогрев ужин, поели, а теперь можно и спать.
ВЫРШОК
На другой день, мама говорит: «Сеня, сходи в погреб и принеси кувшин с молоком». Я беру у мамы ключ от погреба и бегу исполнять задание. Спускаюсь по ступенькам вниз, вот они стоят, кринка с чем-то и горшок с вчерашним молоком, накрыт глиняным блюдцем. Я открываю его, смотрю, а сверху молока такая белая, густая плёнка, в моей голове сразу промелькнуло: «Выршок», то есть, сливки. Ой, как же я любил этот выршок, если я его видел, то никак не мог удержаться, чтобы не попробовать. Быстренько вытираю грязный палец о грязные штаны, и запускаю его в этот сказочно вкусный продукт. Думаю, один раз попробую, и мама не заметит. Попробовал один раз, вкуснятина неописуемая, а если учесть, что я всегда ходил полуголодный, то сами представляете, как мне было вкусно. А, думаю, дай-ка ещё разок и всё. Запускаю снова палец, вытаскиваю его от туда, а он покрыт толстым слоем густых красивых сливок, но рассматривать их мне некогда, меня мама ждёт с молоком. Я быстренько отправляю его в рот, затем ещё раз и ещё, и ещё, и потом смотрю, а на палец уже ничего ни цепляется, ну всё теперь можно нести. Несу, а сам думаю, что бы придумать такое, что бы сразу от мамы убежать, до того момента, пока она не увидела что в кувшине нет выршка. Но в голову ничего такого, что бы мама поверила, не приходило, вот уже порог, вот мама, надо уже отдавать кувшин, а я ничего не придумал, чтобы быстро уйти из опасной зоны обстрела маминой мокрой тряпки. Мама, берёт кувшин, ставит его на стол, а я в этот момент сообразил, что ей сказать, и говорю: «Ой, мама, мне надо срочно бежать, а то курицы в огород залезли». Мама знала мои уловки и спокойно ответила: «Подожди, сейчас погляжу, что ты принёс, потом пойдёшь».
Зная, чем это всё может закончится, я, на всякий случай, стал подальше от мамы. Она открывает кувшин, смотрит, в него и с возмущением говорит: «Сенька, а выршок дэ?» Я, не моргнув глазом, говорю ей: «Ны знаю, мамо, ёго там ны було» — «Та как же ны було, куда же он делся?» — «Ны знаю, мамо, наверное, хто то ищё вчёра ёго зив» — «Та кто же вчёра его мог зисть, если погреб под замком?» — «Може хто-то зализ в погреб, и зив выршок, может шпионы?» Я маме вру, а сам честно смотрю ей в глаза. Маме мои оправдания, надоели и в заключение она сказала: «Знаешь, Сенька, что я тебе скажу, самый главный шпион у нас — это ты. Дывысь, Сенька, ещё раз и ты у меня получишь, по полной программе. Я доволен тем, что на этот раз обошлось без трёпки, побежал гонять мнимых кур.
«КАНФЭТА»
Как-то возвращаюсь я из кузницы, где мы играли с мальчишками, иду домой мимо клуба, затем решил пойти к правлению колхоза, вдруг там что-то происходит, а я и не знаю. Иду возле Ласуновского мостика, и вдруг вижу, лежит какая-то чистая, красная, красивая бумажка, слегка свёрнутая в рулончик. Рассматриваю её, а на ней нарисованы какие-то ягодки и что-то написано. Читать я тогда ещё не умел и поэтому, что написано, не мог прочитать, но раз такая красивая бумага, то в ней должна быть КАНФЭТА. Это сладкое слово КАНФЕТА так захватило моё сознание, что в тот момент я кроме этой красивой обёртки больше ничего не видел. А конфет, мы тогда вообще не видели никаких, даже карамели «подушечек» у нас не было. Беру её в руки, разворачиваю, смотрю, а канфэты в бумажке и нет, только в складках немного осталось что-то розовое, как будто от конфетки. Я подумал, наверное,
«ОХОТА И ОХОТНИКИ»
Я эту главу специально взял в кавычки, потому что, какие были охотники, такая была и охота. Сидим с Павлом Кошевым на призьбе у их хаты, подходит к нам Лёнька Беленко, поздоровался и говорит: «Что будем делать?» А я им говорю: «А давайте пойдём на лиманы и поохотимся на уток, говорят, там уток видимо-невидимо». Я хоть и был на год младше Павла и Алексея, но инициатива в таких случаях почти всегда исходила от меня. Ребята, начали думать. Я снова беру инициативу в свои руки: «Ну что вы думаете, все равно делать нечего, а до вечера ещё далеко, и оружие у нас есть, у Павла, у меня луки со стрелами, так что пойдемте. Настреляем уток, разведём костер и их пожарим».
От того, чтобы поесть жареных уток, никто не откажется. И мы пошли. Пока шли по хутору, к нам присоединилось ещё человек семь, а может и больше. Идёт по хутору босая ватага ребят, возраста от семи до десяти лет. Бабки нас спрашивают: «Куда это вы собрались?» — «На охоту» — гордо отвечаем мы.
До первого лимана дошли без приключений, это недалеко, с километр от хутора. Малыши шли, от нас не отставали и не хныкали. Но на первом лимане уток не было, решили идти до второго, а это уже километра три от хутора. Для нас девяти-и десятилетних это не расстояние, а вот для семилетних мальчишек? Выдержат ли они? Хотели их домой отправить, но они не хотят возвращаться, пойдём с вами, и всё тут. «Да пусть идут», — говорит Лёнька Беленко.
Пошли, не пройдя и полпути, как у нас начались проблемы. Малыши устали и разревелись, хоть возвращайся назад. А нам возвращаться не хочется, уж очень хочется жареной утятины. Старшие провели собрание, и решили что, с малышами вернётся Иван Поповка, а мы, трое, пойдём дальше. Так и сделали. Пришли к лиману, он большой весь зарос камышом и всякой зелёной травой. Утки на воде сидят, но далеко, из моего самодельного лука их не достать.
День покатился к вечеру, и нам хотелось и пить, и есть. Решили насобирать грибов и пожарить. Павел остался разводить костер, а мы с Лёнькой пошли за грибами. Принесли немного грибов и начали печь на костре. Я съел один гриб, он мне показался невкусным, ребята ещё жарили и ели, а я от грибов отказался и, пошёл обследовать окрестности лимана. Отошёл от ребят метров на пятьдесят, вижу сквозь заросли камыша голову селезня, у него такая красивая голова с цветным оперением. Я сразу упал на живот, приготовил лук, стрелу. Хотя стрела, это громко сказано, вместо стрелы у меня была палочка, с краю заострённая и лук был не лучше. Ну, вот такое оружие, другого оружия у нас не было. Ползу по-пластунски, в сторону уток, подобрался к ним так близко, наверное, метров на десять, отлично вижу жениха уток, селезня. Он поднял голову, что-то крякает своим невестам, то есть уткам, а они, не обращая на него внимания, спокойно щиплют траву. Я, не вставая, прицелился в голову селезня, натянул тетиву своего лука и пустил стрелу в цель.
Моя, так называемая стрела, долетела до селезня и шлёпнулась у его ног. Глава утиной стаи на шаг отступил от неё, наклонив голову, смотрит на стрелу и думает, что это за палочка такая обструганная и от того белая, и откуда она взялась? А утки даже внимания не обратили на мой «смертоносный» снаряд. Что делать? Стрел у меня больше не было, лежать здесь нет смысла, и я поднялся. Утки, увидев меня, вспорхнули и улетели. Утку я не добыл, но не будем терять надежды, что-нибудь для еды, все равно добуду. Тут я увидел, что недалеко пасётся лошадь. Чья же это лошадь, подумал я, надо проверить. Подхожу к ней, а она от меня не убегает, а напротив, легким ласковым ржанием подзывает меня к себе. В чём дело, думаю, что это она так дружелюбно ко мне настроена, ладно, посмотрим. Подхожу, смотрю, а это кобыла, и видать с жеребёнком, только где её жеребёнок, непонятно, вблизи его нет. Вымя у кобылы так молоком распёрло, что соски торчат в стороны. Да, милая, тебя давно надо подоить. А доить её обязательно надо, иначе животное погибнет, ей сейчас больно, вот она и зовёт меня, чтобы я ей помог. И для кобылы, и для меня это было кстати. Я уже давно хотел и пить, и есть, так будет молоко для меня, а кобыле станет легче, только вот во что подоить, надо поискать посуду у лимана, там охотники её иногда оставляют. Иду к лиману, а лошадь идёт за мной, никак не хочет меня отпускать, так я ей нужен.
Поиски мои увенчались успехом, в руках у меня пол-литровая стеклянная банка, правда, грязная, но это не беда, рядом воды полно. Пока я мыл банку, кобыла стояла рядом со мной и тихонько ржала, призывая меня поторопиться. Я, с помощью пучка травы и воды, вымыл банку, зачерпнул в неё воды, и пошёл к кобыле, что бы вымыть её вымя, мама так делала когда доила корову. Надоил молока в банку, половину банки выпил с удовольствием, уж очень хотелось. А молоко парное, теплое, да такое жирное, как сливки, ну те, что из горшка я пальцем собирал. Чувствую, что животик мой наполнился, сколько мне надо, я же был девятилетним мальчишкой.