Я сын батрака. Книга 1
Шрифт:
Я с большим удовольствием съел миску борща с мясом и белым хлебом, а тётя Таня, подаёт мне блины со сливочным маслом, я, чтобы не обижать хозяйку, съел и пару блинов, и думаю ну всё, больше не могу. А хозяйка вытаскивает из печи пирожки с фасолью и луком, любимая моя еда, но уже некуда и я вынужден был отказаться. Но тётя Таня и тут нашлась. Взяла расшитый чистый рушник и завернула несколько пирожков, со словами: «Кино будете показывать, проголодаетесь, так будет чем подкрепиться». Подаёт сверток Ивану, он его передаёт мне и говорит: «Держи, Сеня, едой у нас будешь командовать ты». Затем, уже обращаясь к матери говорит: «Мама, у меня к тебе будет просьба. После сеанса мы с Николаем, где будем не известно, туда мы Сеню с собой не возьмём, он ещё молодой для таких компаний, так пусть он у тебя переночует. Ладно, мама?» Тётя Таня при словах, пусть у тебя переночует, всплеснула руками и говорит: «Та пусть ночует, мне только в радость, а то всё время одна и одна, а так хоть с Сеней поговорим, да и покормить будет кого, а то смотри сколько наготовила» и при этом показала руками на стол.
Подходило время сеанса, Иван стал у аппарата, а мне говорит: «Иди к входу и продавай билеты, мою родню пропускай бесплатно». Я посмотрел на него удивлённо и спрашиваю: «А как я узнаю, кто твоя родня?» Фоменко, не глядя на меня, сказал: «Они тебе сами скажут». Ну ладно, думаю, пройдут три-четыре человека бесплатно, небольшая беда. Люди пошли я продаю билеты, народу в зале собралось уже много, а Ивановой родни нет, я уже подумал, что они купили билеты и уже сидят в зале или сегодня не придут, отложили на завтра. Я стою довольный тем, что родня Ивана, не пришла. Вдруг из за угла здания, вываливает толпа человек десять, а может и больше, я их не считал. Первой шла молодая женщина средней упитанности, она быстрым шагом подходит ко мне, и говорит: «Я сестра Ивана Фоменко». Я ей отвечаю: «Проходите». Она машет всей толпе и кричит: «Пойдёмте». Я её пропустил, остальным перегородил
Мне, такое «кино», очень не понравилось. Нет, ну ладно пропустили бесплатно его маму, хотя по закону кинопроката, это тоже не положено делать, в нём написано, кто смотрит кино, все должны покупать билеты, за исключением работников проката, то есть нашего экипажа. Но для его мамы можно сделать исключение, а пол зала бесплатно, это из ряда вон выходящий случай, и мне это очень не понравилось. Нет, думаю, я Ивану об этом скажу. Люди, которые покупали билеты, они что, хуже тех которых он пустил бесплатно, да и какое у них останется мнение о работниках кинопроката? Главное то, что когда эта чехарда происходила, Цыган, стоял у движка, смотрел в сторону, и как будто происходящее его не касалось. Почему он так себя вёл? Не знаю. Возможно, не хотел портить отношения с Иваном, а может по другой причине, неизвестной мне. Я тоже не хотел портить отношение со своим непосредственным начальником, он у меня такая натура с самого детства, я болезненно воспринимаю несправедливость и молчать об этом не могу. Но как это сказать, чтобы и Ивана не обидеть и чтобы восторжествовала справедливость? После показа фильма, народ начал расходиться, к Ивану подходили родственники и звали его в гости отметить приезд Фоменко на малую родину. Но он, по какой- то причине отказался и сказал своей маме, что будет ночевать сегодня дома.
Тетя Таня, на радостях побежала домой готовить ужин. Закрыли клуб и пошли на ночёвку. Втроём шли молча, каждый думал о своём. Лично меня занимало то, как сказать Ивану о его не правомерном действии. Меня, нежданно, негадано, выручила тётя Таня. Когда ужин подходил к концу, она вдруг заговорила: «Послушай, сынок, что я тебе скажу, не хотела говорить об этом, но и молчать не могу, я ведь твоя мать, кто тебе правду скажет, если не я. Я вот о чём. Ты знаешь что о тебе наши селяне говорят насчёт того, что ты полсела пускаешь бесплатно и как бы родственников. А какие они родственники, прости господи, седьмая вода на киселе». И тётя Таня перекрестилась. Затем продолжила: «Так вот, что они сказали, Иван Фоменко, одних сельчан считает за людей и пускает бесплатно кино смотреть, а других, за нелюдей и с них берет деньги. А Тихон Петрович так и сказал, что Иван забыл, чей клуб и чьё кино, как бы ему это не аукнулось в Ипатово. Ну и как ты думаешь мне это слышать, твоей матери?» А что вчера устроила твоя сестра, а моя дочь, ведь она Сеню прямо руками выталкивала из дверей, а ведь он был на своём рабочем месте, ты его туда поставил и не защитил. Разве так можно, ведь люди у нас не глупые и они понимают, что к чему, и не дай Бог такие как, Тихон Петрович, исполнят свою угрозу, ты сам знаешь, что за это бывает? А я не хочу, чтобы мой сын сидел в тюрьме, и вот потому тебе всё и говорю, и прошу тебя остановись, сынок».
Иван сидел, опустил голову, и ковырялся вилкой в пустой тарелке, затем поднял голову и говорит: «Давайте завтра сделаем так, ты Сеня будешь показывать кино один, а мы с Николаем, поедем в хутор Передовой, с того куркуля должок стребовать. Ну как, справишься?» — спрашивает у меня Иван. «Конечно, справлюсь, до этого же справлялся и теперь справлюсь. Ну, а если что, то тётя Таня поможет, правда же, тёть Таня?» Она выпрямилась, эта небольшая хрупкая женщина, лет пятидесяти, и сказала: «Ой, Сеня, обязательно помогу». На этом и решили, о бесплатных родственниках не говорили, всем и так было понятно. Проснулся я от гула машины, взглянул на часы «ходики», время было восемь часов, что-то я совсем заспался. Встал с постели, одел своё галифе и пошёл к рукомойнику мыться. В комнате никого не было, на столе стояла какая-то еда, накрытая чистым полотенцем. Интересно, подумал я, куда же подевалась тётя Таня? Парни уехали это понятно, а куда делась тётя Таня? Я заглянул в окно, вижу, она ковыряется лопатой под деревом, странно думаю, поздняя осень, что же она решила посадить. Вышел на крыльцо, тётя Таня услышала стук двери, воткнула лопату в землю и идёт ко мне. Ещё издали она спросила у меня: «Сеня, а ты позавтракал?» — «Да нет ещё, Вас потерял и пошёл искать». Тётя Таня заулыбалась, видать ей мой ответ понравился. Я позавтракал и решил сходить в клуб, приготовить всё необходимое для показа фильма. Когда я туда пришёл, там уже была заведующая и занималась уборкой. Закончив уборку, она ушла, а я приступил к перемотке лент. Перемотав ленты, осмотрел аппарат, залил в движок бензин из канистры, которую мы с собой возили, ещё раз осмотрел всё оборудование и убедился что оно к показу кино готово. Вышел на крыльцо, и вспомнил, что перед сеансом, продавать билеты уже темно, и не видно какие дают деньги, и я решил над входом клуба повесить лампочку, и, так сказать, осветить рабочее место. И мне светло будет работать, и люди не будут спотыкаться о ступеньки, в темноте выходя из клуба после кино. Соорудил переноску, вбил гвоздь в короб крыши, повесил туда лампочку, смотрелось хорошо, а ночью будет ещё лучше. Затем переноску убрав в клуб, я снова вышел на крыльцо, сел на него, и от нечего делать, думаю, посижу на солнышке, а то всё бегаю туда-сюда и некогда погреться на солнце, а скоро зима и тогда на нём не погреешься. Хоть и была уже поздняя осень, но солнце ещё припекало хорошо. В голове роились всякие мысли, о моих коллегах по работе и их неправильном отношении к своим обязанностям, о моём неустойчивом положении в кинотеатре, переставляют меня туда-сюда как пешку. И поймал себя на мысли, что ни там, ни там я, ничего сделать не могу, рано мне ещё влиять на положение дел, так что придётся терпеть. Посмотрел на солнце, оно уже повернуло в сторону горизонта, чувствую, что захотел кушать. Думаю, пойду к тёте Тане, пообедаю, а затем мы с ней придём показывать кино. Зайдя во двор, я увидел что тётя опять возится возле того самого дерева где была и утром. Подойдя к ней, я спросил: «Что вы возле этого дерева, возитесь с утра»? Тётя, опёршись на лопату ответила: «Да вот, хочу лопатой корни обрубать, за зиму они сгниют, а весной я его и выкорчую. Вон ещё такая сухая яблонька стоит. Это они от старости засохли, а какие были роскошные деревья, с большой зелёной кроной, а какие яблоки были, крупные красные и сладкие как мёд. А вот пришло время, яблони постепенно хирели, хирели, а потом и совсем засохли. В мире Сеня так всё устроено, и к человеку это относится, пока молодой здоровый всё ему по плечу, а придет время и яблоньку убрать трудно». После этих слов она повернулась ко мне, и виновато улыбнулась, как будто она виновата, в том, что время делает своё дело, никого не спрашивая. Я посмотрел на тётю Таню, на её худенькое лицо, тонкие пальцы, которые держали черенок лопаты и говорю: «Тётя Таня, а давайте вместе корчевать дерево, только мне нужен топор и пила». Опыт корчевания у меня уже был. Как-то Иван Лёвин соблазнил меня к нему домой поесть вареников с вишнями, а затем заставил отрабатывать вареники на корчёвке деревьев, правда их было немного только два дерева, вот там я и приобрёл опыт корчевания. Пошли вместе сарай я там нашёл топор и ножовку, затем при их помощи, убрал верхнею часть дерева, только потом принялся за его корни. Лопатой очистил корни от земли, затем взялся за топор. С боковыми корнями я справился довольно легко, а вот с центральным корнем, пришлось повозиться. Чтобы подобраться к нему, надо копать глубокую яму, а мне этого делать не хотелось, вот я и принялся раскачивать пень из стороны в сторону. Но дерево старое и корень толстый, ну никак не подаётся моим усилиям. Я и так и сяк, качается пенёк, но не более того. От такого труда я весь вспотел, да и солнце делает своё дело, хоть и осень. Наконец мне удалось добраться с одной стороны корня, и я, при помощи топора и ножовки, всё-таки выдрал этот пень из земли, отнёс его за сарай и там оставил, туда же отнёс и верхнюю часть дерева.
Вернувшись к яме, я забросал её землёй, затем землю выровнял, как будто там ничего и не было. Тётя Таня, видя в каком я состоянии, говорит: «Пойдем, Сеня, помоешься, покушаешь, отдохнёшь, затем пойдём показывать кино». Обедал я с удовольствием, уж очень я проголодался, а главное с сознанием того, что обед заработал, от этого понятия на душе было хорошо. Обедая я тёте Тане сказал: «Следующий раз приеду и оставшееся дерево выкорчую, только тогда ещё захвачу с собой Ивана, вдвоём мы быстро справимся». Услышав имя сына, тётя сказала: «Боюсь, Сеня, что тебе самому придется
В клуб мы пришли минут за двадцать до начала сеанса. Народ уже начал собираться. Как только мы подошли, люди загудели, то ли от радости, что, наконец-то киномеханик появился, то ли от недовольства. Послышались голоса: «Кино давно начинать надо, а он ходит где-то». Я, не обращая внимания на возгласы, прохожу к двери клуба, открываю её, вытаскиваю движок, закрепляю его штырями, завожу, в клубе загорелась лампочка и стало светло. Люди столпились у двери, но в клуб никто не заходит, ждут, когда я буду продавать билеты. Я зашёл в помещение, взял переноску, вышел с ней и с помощью стула закрепил её на гвоздь, который я днем вбил. Затем пошел назад, и подключил переноску к блоку питания. На крыльце клуба загорелся свет, людей это так обрадовало, что их восторгу не было предела. Послышались голоса: «Вот хорошо, теперь не будем на ступеньках спотыкаться, а то смотри, чтобы ноги не поломать». Ну и другие голоса в этом роде. Я, всё это делаю, а сам думаю, надо что-то сказать народу по поводу того, что все должны платить за просмотр фильма, а то как бы опять эти родственники беспорядок не устроили.
Но как это сделать я не знал, я ведь никогда речи не держал, но сегодня надо это сделать, но как, сказать, от своего имени, но кто я для них такой. И тут у меня созрела мысль сказать от имени старшего киномеханика Ивана Фоменко. Как будто он поручил мне сказать это людям вот. Так и сделаю, а как получится, так и получится, главное, чтобы люди поняли. В клубе приготовил рулоны билетов, взрослые и детские, рядом со мной стояла тётя Таня, я ей говорю: «Я, сейчас хочу обратиться к людям, чтобы они знали, что билеты надо покупать всем, а то, как бы не получилось как вечера, но я буду это делать первый раз, поэтому волнуюсь, так что тётя Таня стойте рядом со мной, так сказать, поддерживайте меня морально». Она посмотрела на меня сочувственно и говорит: «Да ты сильно не волнуйся, я в колхозе тоже на собрании выступала и нечего, живая осталась». Ну, вот и хорошо, думаю, раз тётя Таня осталась живой значит и со мной ничего не случится. Я, вышел на крыльцо, стою в своей военной форме, в кепке, над моей головой светит лампочка, рядом стоит тётя Таня. Я посмотрел на собравшихся людей, в их глазах я увидел ожидание какого-то, очень важного сообщения. Думаю, раз люди ждут, значит надо говорить. Я слегка покашлял и начал: «Товарищи, то, что я вам сейчас скажу, это мне поручил сделать наш старший киномеханик Иван Фоменко. Мне, нужно вам сказать очень важную вещь. Я, конечно, волнуюсь, но это неважно, важно то, чтобы вы меня поняли. Так вот, по закону все граждане, которые смотрят кино, должны платить за это, то есть покупать билеты, которые мы продаём, никакие бесплатные родственники законом не предусмотрены. Бесплатно кино могут смотреть только те, кто показывает его, то есть мы киномеханики, остальные все платят. Если кто-то из нас киномехаников хочет, кого-то пропустить бесплатно, то он должен за свои деньги купить ему билет. Вот посмотрите, как это должно быть. Я, у тёти Тани Фоменко, вы её знаете, и ночевал и ужинал, одним словом питался, и хочу, чтобы она посмотрела кино бесплатно, поэтому я за свои деньги покупаю ей билет. Кладу рубль в левый карман брюк, там у меня находится касса кино, отрываю взрослый билет и отдаю тёте Тане, возьмите», — говорю тёте Тане. Подаю ей билет. Она берёт билет и кладёт себе в карман. Затем я посмотрел снова на людей и спрашиваю: «Всем понятно?» В ответ послышался гул голосов, не понятно, почему гудят, то ли одобряют мною сказанное, то ли наоборот. Тут из толпы прорывается к крыльцу пожилой человек, невысокого роста и говорит мне: «Дозволь, сынок, сказать мне». Я пригласил его на крыльцо и разрешил говорить. Он повернулся к людям и сказал: «Вот что, дорогие мои, парень говорит дело, так дальше нельзя, на всё есть законы и их мы должны соблюдать. А то получается какая-то вакханалия, того пущу бесплатно, а вот этого не пущу, что это твоя личная лавочка. Нет, этому надо положить конец, и я тебя, сынок, полностью поддерживаю, и думаю, большая часть селян поддерживает, за исключением, конечно, родственников. А смотрите, какой он нам свет сделал, теперь точно со ступенек никто не упадёт. Понимаете, парень о нас думает, чтобы мы не только нормально зашли в клуб, но и нормально вышли, спасибо тебе, сынок». Сеанс прошёл нормально, люди весело покидали зал, не боясь, что об ступеньки разобьют лоб, а одна женщина с радостью кричала: «Смотрите, а свет падает аж до моей калитки, ой, как хорошо, вот так бы всегда! Прям живи и радуйся».
Помню, тогда я подумал, как людям мало надо для счастья, освети улицу и всё будет хорошо. Ещё раз повторяю, сеанс прошёл нормально, Ивановы родственники, куда-то подевались, то ли они прошли по билетам, то ли услышав моё выступление, ушли домой, а может, и совсем не приходили. Но что сеанс прошёл нормально то это точно, шума, никакого не было. Мы, с тётей Таней домой пришли поздно, машина во дворе стояла, но ни Ивана, ни Цыгана дома не было, куда-то девались. Смотрю, на машине стоит корзинка, но что в ней, не видно. Я, залез на машину, обследовал содержимое корзинки и увидел там бутыль, видать, с растительным маслом. Спустившись с машины, я в раздумье говорю: «И куда они подевались?» Но, тётя Таня знала своего сына и не волновалась, сказала, что завтра придут. Ну ладно, думаю, раз завтра придут, то тогда и волноваться нечего. Мы с тётей Таней поужинали и легли спать. На другое утро пропажа, в виде Ивана и Николая, появилась в доме Фоменковых, но только к обеду. Мы уже с тётей Таней успели выкорчевать дерево, я уже начал эти бывшие деревья превращать в дрова, а они только нарисовались. Мы с хозяйкой сидели, обедали, когда зашли, Иван и Николай. Оба с большого похмелья. Они сели к столу, Иван говорит: «Сеня, надо грузиться, через пару часов поедем». Я оторвался от борща и говорю: «Как скажешь, Иван, ты у нас начальник, но если ты хочешь знать моё мнение, то я думаю, что в таком состоянии, как наш водитель никуда ехать не надо, а то наша поездка может плохо закончится. Я предлагаю, сегодня здесь отдохнуть, а завтра, на свежую голову и поедем. А сегодня у нас с тётей Таней много работы по хозяйству, надо все бывшие деревья превратить в дрова, так что давай поездку отложим на завтра». Тётя Таня меня поддержала, сказала: «Нельзя Николаю пьяному садиться за руль, не далеко и до беды». Иван с Николаем согласились с нашими доводами, похлебали борща без хлеба и улеглись спать. На другой день, отдохнувшие, мы погрузились и уехали в село Ипатово. Там, отдых два дня и снова в путь по маршруту. Так я с ними проездил до марта месяца 1952-го года, а в марте меня Алексей Николаевич снова вернул в кинотеатр, и я там показывал кино, до мая месяца этого года.
А в мае месяце, снова пертурбация, из учебки вернулись два дипломника, и их начал обучать Иван Радченко, а я снова оказался в моторной мастерской с братьями Лёвиными. Моё душевное состояние того времени, я описывать не буду, так как не смогу довести его до вас. Скажу просто, на душе было плохо, если не сказать мерзко. Но что я мог сделать? Вот именно ничего, ну ладно, хорошо, что хоть не выгоняют с работы.
В заключение о работе на кинопередвижках хочу вам рассказать, о том, как я ходил на хутор Корчагенский к Татьяне в гости, к той, у которой я ночевал, когда показывал у них кино. Когда я уже работал на западной кинопередвижке, я несколько раз к Татьяне ходил в гости. В первые выходные я к ней не ходил, думал пойти, но не знал, как она воспримет моё посещение её дома, а на другой выходной, это примерно через две недели я всё же набрался смелости и пошёл. Но перед тем как к ней идти я думаю, надо что-то купить им в подарок, а то живёт Татьяна со своим сыном Юрой небогато и даже, можно сказать, бедно. Прежде чем к ним идти, я зашёл к брату на работу и говорю ему: «Андрей, я взвешу два килограмма халвы, а то я собрался в гости так без подарка идти неудобно». Брат возмутился, моей наглостью он думал, что я два кило халвы возьму со склада бесплатно, но я его успокоил, сказал ему, что всё, что я возьму у тебя на складе я тебе за это заплачу. Я купил у Андрея два кило халвы две шоколадки по рубль двадцать копеек за штуку, халву завернул в плотную бумагу под названием «пергамент», и положил в сетку-авоську, а шоколадки положил в карман куртки, и отправился пешком, в Корчагенский хутор в гости. Только я вышел на Корчагинский трак, как слышу, за моей спиной гудит машина, оглянулся, едет автомашина ГA3-51, я махнул рукой, и она, к моему удивлению, остановилась, а водитель сам открыл мне дверь. Я такому феномену был удивлён, обычно здесь водители не останавливаются, потому что водители знают, люди идут в Корчагинский хутор, а идти туда недалеко, так что нечего и тормоза жечь. Залезаю в кабину, водитель, молодой парень, говорит мне: «Здравствуй, Сеня?» Я удивлённо смотрю на него и спрашиваю: «А откуда ты меня знаешь?» Парень смотрит на меня, улыбается и говорит: «Так тебя почитай всё Дивное знает, ты же к нам кино привозил, а потом почему-то не стал приезжать. Приехал Николай, с каким-то другим механиком. Снова Николай показывал кино, а он так долго вставляет ленту, что некоторые люди начали его ругать и сравнивать с тобой. Когда вышли из кино, то одна женщина говорит: «Опять к нам прислали этого татарина, он пока меняет ленту, так что до этого показывал, можно и забыть. Вот в тот раз мальчишка хорошо показывал кино, мне очень понравилось, но его, почему-то к нам не прислали, наверное, перевели в другое место, где начальство смотрит кино, а нам селянам, на тебе Боже то, что мне негоже». Вот так, Сеня, хорошо о тебе думают наши селяне. Сеня, так где ты сейчас показываешь кино?» — «Да на Западной кинопередвижке» — «Жалко, что к нам не приедешь, а то моя сестрёнка дала мне задание, что как ты приедешь в Дивное показывать кино, чтобы я тебя пригласил к нам ночевать, а то говорит, у наших соседей он ночевал так пусть и у нас ночует» — «Это у Ивана и Гали, что-ли», — спросил я у него. «Ну да, Галя к нам приходила и хвасталась, а мою сестрёнку завидки взяли» — «А тебя как зовут-то?» — «Да Павлом меня зовут, ну вот и приехали. Ну ладно, Сеня, до свиданья, учти, как снова к нам в Дивное приедешь, то ночуешь у нас, хорошо?»