Я тебя никогда не забуду
Шрифт:
– И какой же был адрес?
– Вот. – Ирина протянула мне клочок бумаги, на котором в спешке, вкривь-вкось было записано: «2-й Лесной пер., дом ***, квартира ***».
– Неподалеку от Лесной улицы, – заметил я.
– Ну, да… Я сразу схватилась и бросилась туда. Даже не думала, что там может быть ловушка. Или что похититель меня обманул. Я не знала, что произошло, и почему-то решила, что и Эдик тоже ждет меня по указанному адресу…
Она разволновалась, сделала паузу, вытащила новую сигарету из пачки, но потом, вероятно, подумала, что и
– Ну, что делать?.. Я взяла такси, помчалась. Ума хватило не отпускать машину. Я, наоборот, дала водителю десятку, попросила, чтобы он подождал меня. А если, сказала, я не выйду через полчаса, пусть едет в милицию и сообщит, что по тому адресу, куда я направлялась, находится бандитское логово и там содержатся похищенные люди…
– Весьма умно с вашей стороны, – заметил я. – И шофер послушался?
– Да он, по-моему, – усмехнулась дамочка, – был в восторге от того, что участвует в детективной истории. Ну, и червонцу, конечно, порадовался… Короче, ждал… А я поднялась на пятый этаж, лифта там нет, нашла квартиру. Входная дверь – закрыта. Я подергала ручку – заперто. Прислушалась – внутри тихо. Страшно было, конечно, но я с собой совладала и позвонила. И вдруг за дверью слышу голос: «Это ты, мамочка?»
На глаза женщины навернулись слезы.
– Я ей: «Да, Олюшка, это я, открывай!» – она и отворила, живая и невредимая…
Верная захлюпала носом, достала платочек, и я, довольно отвлеченно от ситуации, вдруг подумал: как бы ни была несимпатична женщина, в своей материнской любви она все равно становится прекрасной. Эта любовь возвышает, возносит любую…
– И что же, – спросил я, когда дама отплакалась, – девочка оказалась в квартире одна?
– Представьте себе! Я осмотрела все: пусто. Я одела Олюшку, мы вышли, захлопнули дверь (там был английский замок) и поскорее умчались оттуда… Уже потом дочка мне рассказала: похитители держали ее именно там. Туда они привезли ее сразу после похищения и выходили только однажды, вчера вечером, позвонить из автомата папе…
– Похитители, вы сказали? Сколько же их было?
– Двое. Дядя и тетя. Обращались они с ней нормально, кормили, уложили вечером спать, «тетя» ей даже какую-то сказку рассказала… А утром, по словам Олюшки, дядя из квартиры ушел. А потом ушла и тетя… Они оставили ее совсем одну! А тетя, когда уходила, велела: сиди жди, скоро за тобой приедет мама.
– Именно – мама, она сказала? – уточнил я. – Не – папа? Не – родители?
– Нет, я переспросила Олюшку, и она подтвердила: да, именно мама.
– А в той квартире, где была она, не появлялся ли Эдуард? Не звонил туда?
– Нет. Олюшка про отца ничего не знает. Я долго ее расспрашивала. Она говорит, папы там не было, и он не звонил. А она девочка смышленая, врать и придумывать – тем более в таком вопросе – не будет.
– И вам от вашего супруга тоже никаких вестей не поступало?
– Нет, ничего.
Я подумал, что вероятна еще одна версия: инсценировка похищения девочки и последующее
Инсценировка – но ради чего? Неужто ради трех тысяч, что лежали на сберкнижке на имя жены? Очень сомнительно…
Словом, версий, повторюсь, включая самые маловероятные, наличествовало множество, и в одиночку отработать все не представлялось возможным. К тому же похищение сотрудника милиции – преступление нешуточное, можно предположить все, что угодно, вплоть до готовящегося диверсионного акта или провокации западных спецслужб, потому я сказал:
– Знаете, Ирина, м-м… – я запамятовал ее отчество.
– Можно просто Ирина.
– По-моему, дело нешуточное. И если вы хотите увидеть мужа живым и здоровым, я бы на вашем месте как можно скорее рассказал на Петровке эту историю. И пусть они начинают широкомасштабный розыск Эдуарда. Тем более что обратиться вам в МУРе есть к кому. Ваш муж, шутка ли, майор милиции. Тут весь личный состав на уши поставят! Вся Москва его искать будет. Что я могу сделать один?
– И все-таки… – Лицо Верной стало страдальческим. – Супруг очень не хотел огласки… Знаете, начнутся расспросы: а почему именно вашего ребенка похитили?
«Естественно, начнутся, – подумал я, – раз этот вопрос и в моей голове первым делом возник. Неужели уж особый отдел и партком не спросят?»
– Ну, и тому подобные разговоры… – продолжила она. – Почему Эдуард, когда пошел выручать Олюшку, действовал один? Почему не обратился к коллегам? Нет, Павел Савельич, – она впервые назвала меня по имени-отчеству, – давайте еще подождем… Хотя бы до завтрашнего утра… Или, может, вам, – она с надеждой заглянула мне в лицо, – самому удастся что-то сделать?
– По-моему, затевая доморощенное следствие, мы просто теряем время. Впрочем, смотрите сами… И все-таки – раз уж вы и так понимаете, что подобный вопрос неизбежен, – как вы считаете: почему в качестве жертв преступники выбрали именно вашу семью?
– Это месть, – убежденно (а может, хорошо подготовленно) отвечала дама. – У моего мужа наверняка множество недоброжелателей. Служба у него такая, сами понимаете… Наверное, кто-то таким образом сводит с ним счеты.
Тут где-то в глубине квартиры вдруг заработал телевизор. Донеслись позывные передачи «Спокойной ночи, малыши!» Лицо Верной озарилось:
– Олюшка проснулась!
– Очень хорошо. Я должен с ней побеседовать.
– Вы уверены, что это необходимо? – нахмурилась майорша.
– Да. – Я был тверд. – Она единственная, кто видел преступников в лицо.
– Ладно. Только в моем присутствии. И не прямо сейчас. Подождите, я сперва с ней поговорю, посмотрю, в каком она настроении.
Мамаша устучала на своих каблучищах, а я, оставшись в одиночестве, спокойно допил чай и съел пару печеньиц. По-хорошему, пора б уж и повечерять, но ужина мне здесь никто не предложил и, похоже, не предложит. Буду терпеть до дома.