Ядовитая связь

Блэклейс Ана К.

— Пусть весь гребаный город видит, кому ты принадлежишь.

— Я сама по себе, — отвечает она, но голос звучит слабее, чем ей бы хотелось.

— Когда ты не извиваешься на моем хрене — да, — рычу я.

Она замирает, когда я вгрызаюсь зубами в бок ее шеи, яростно засасывая кожу, мои яйца плотно прижаты к ее заднице.

— Я помечу тебя всю, чтобы ты помнила, что ты моя, даже когда ведешь себя как мисс «сама по себе».

Она издает протяжный стон, ее оргазм накрывает ее волной, крем, вытекающий из ее киски, покрывает кастет и мои

пальцы. Ее тело напрягается, каждая мышца дрожит, кожа покрывается мурашками.

Я впиваюсь зубами в ее шею еще сильнее, когда кончаю глубоко внутри нее, мой укус усиливает ее стон и заглушает мой.

Откладывая кастет на стол, я обхватываю ее сзади руками, поднимая и прижимая ее спиной к своей груди. Ее руки все еще связаны за спиной, но я не хватаюсь за ее грудь, хотя мог бы. Мой член медленно выходит из нее, но это не то, что мне нужно прямо сейчас.

— Чувствуешь эту силу, бегущую по твоим венам, Адалия? — шепчу я ей на ухо. — Смотри на этот город через эти окна. Ты понимаешь, что стоишь на вершине мира? С самым мощным мужиком у тебя под рукой?

Я мягко целую ее туда, где минуту назад оставил свои следы зубами и языком, словно извиняясь за жестокость.

— Потому что я твой, чтобы подчиняться, — выдыхаю я прямо ей в ухо.

Она вздыхает, ее тело содрогается, словно от удовольствия.

— Я бы убивал ради тебя. И я бы сдох ради тебя, — добавляю я. Ее губы дрожат.

— Развяжи мне руки, — шепчет она.

Я колеблюсь на мгновение. Она имеет надо мной власть, всегда имела. Может, именно поэтому я так отчаянно пытаюсь держать ее под контролем. Но все-таки я ослабляю ремень, и, еще до того как он падает на пол, Адалия разворачивается в моих руках, проводя пальцами вверх по моей груди.

Она встречает мой взгляд, прижимая свои роскошные, обнаженные груди ко мне. Мои ладони ложатся на ее талию, я чувствую под пальцами жесткий корсет. Мои руки большие, но с этим чертовым корсетом ее талия кажется такой узкой, что мои пальцы почти сходятся у нее на середине.

Ее пальцы растопыриваются на моей груди, будто она тоже пытается заявить свои права.

— Как же я люблю чувствовать всю эту силу в твоем теле, — шепчет она. — Но каждый раз, когда я думаю о боли, из которой оно выковано, мое сердце, блядь, разрывается. Внутри я вся разбита, когда представляю, что происходит в этом ринге.

Она смотрит на меня, в ее глазах мольба:

— Я хочу пойти с тобой в следующий раз. Я должна. Я хочу разделить это с тобой. Мне нужно почувствовать часть этой боли.

— Я не позволю этой жестокости осквернить тебя.

— Это не просьба, — бросает она, глядя мне прямо в глаза.

Мои пальцы сжимаются на ее талии, и я легко поднимаю ее, усаживая на стол, ее спина оказывается напротив огромных окон. День за ними становится таким же мрачным, как и мои надежды на наше будущее.

Я самый богатый и влиятельный человек в Манхэттене, и один из самых больших засранцев в этой стране, но это не дает мне никакой гарантии, что я

переживу эти два грядущих боя. Картагиньо был тупым, но Синатра и Бистли — совсем другая лига. Они хитрые и смертельно опасные, и они готовились к этому долгое время. У них за спиной люди, чье влияние распространяется по всему миру, как щупальца осьминога. Последнее, что мне нужно, — чтобы Адалия там оказалась, на виду у них. Но она не сдастся, а заставить ее это сделать я смогу только, если снова включу свое ублюдочное альтер-эго.

— У тебя нет права голоса в этом, Адалия, — рычу я, хватая ее за подбородок и поднося свои влажные кастеты к ее губам.

Она открывает рот и запускает туда язык, даже не дожидаясь моего разрешения. Я смотрю, как ее язык скользит по холодному металлу.

— Вот так, попробуй себя и вспомни свое место. Ты можешь использовать меня как свое личное оружие, чтобы подчинить себе весь город, страну, всех банкиров и мафиози. Я раздавлю их шеи и положу к твоим ногам, если ты захочешь. Но подполье — это мое королевство.

Я провожу кастетом по ее губам и щеке, рыча:

— Если ты когда-нибудь спустишься туда вместе со мной, то только в ошейнике и на поводке. И я сделаю так, чтобы вся толпа видела, как ты выглядишь — сучка в течке.

— Ты не понимаешь, Джакс, — говорит она, вцепившись в мою рубашку. — Как бы ты ни пытался меня запугать, я люблю тебя.

Мир уходит из-под ног. Зубы сжимаются так, что челюсть начинает ныть, и каждая точка на моем теле, куда когда-то прилетали удары или плеть, будто снова оживает. Я чувствую, как эмоции проступают на моем лице так, как не происходило уже много-много лет.

Сбиты с толку, я поворачиваюсь спиной к ней, оставляя ее сидеть на столе с задранной юбкой и разведенными ногами.

— Я люблю тебя, тоже, — говорю хрипло. — Именно поэтому я не могу допустить, чтобы ты хоть на шаг приблизилась к этому гребаному подполью.

— Джакс, если ты меня не возьмешь, я найду способ пробраться туда сама, и я...

— Обсуждение закрыто, — обрубаю ее.

За матовыми дверями раздается глухой звук — кто-то пытается войти.

Прежде чем она успевает понять, что происходит, я снимаю ее со стола, опускаю юбку на место и обнимаю, прижимая к себе, чтобы закрыть ее грудь.

Двери плавно разъезжаются, и Ллойд замирает на пороге.

— Мистер Вон, — его голос ломается, глаза округляются, а седина в его волосах будто становится еще белее, пока он переваривает происходящее. Он откашливается и отступает в сторону, открывая вид на Эшли Уивер, которая стоит за ним, прижимая к груди планшет.

— Простите, я не знал, что вы не один. Но мисс Уивер настаивала, что это срочно.

— Это моя вина, что я не запер дверь, — говорю я сквозь стиснутые зубы. Правда в том, что мне плевать, что нас застукали. Даже больше: чем больше людей поймет, насколько серьезна наша связь, тем лучше. Они не посмеют связываться со Снейком, если он когда-нибудь попросит их поддержки.