Яков. Воспоминания
Шрифт:
— Ушел, дьявол, — горько вздохнул Жук, виновато глядя на меня.
— Квартиру надо менять, — ответил я, не желая обсуждать чью-либо вину.
Виноват я, и никто больше. Я руководил их действиями, а значит, и вина за провал тоже на мне.
— Конечно, — согласился Франт, — но мы раньше, чем через неделю не очухаемся.
— Отдыхайте, господа, — утешил я их. — Вы хорошо поработали.
Я уже повернулся, чтобы уйти, и тут мне в голову пришла одна мысль.
— А с кем в последнее время встречался этот француз? — спросил я филеров.
— С князем, — ответил Франт. — Хотя был один день, когда он мотался за англичанином.
— Опять
— Гордон Браун, — сказал Жук. — Остановился в Михайловской усадьбе, за городом. Там охрана.
Итак, Гордон Браун. Судя по всему, этот англичанин и был тем, кто интересует Разумовского более всего. Нужно узнать о нем как можно больше, и поскорее. Мои филеры пока что не смогут мне помочь. Но и без того им сложно незамеченными подобраться к усадьбе посреди леса. Это в городе они незаметны, сливаясь с толпой. А в лесу будут привлекать внимание, как столб на площади. Тут нужен кто-то другой, тот, кто в лесу будет смотреться непримечательно. И такой человек у меня был. Осталось лишь уговорить его мне помочь.
Пожелав моим филерам скорейшего выздоровления, я отправился домой. Нужно выспаться как следует. У меня слишком много дел, чтобы опускать руки и долго предаваться самобичеванию. Разумеется, поражение, которое я потерпел сегодня, было для меня весьма болезненно. Но это еще не конец игры, она только начинается. И времени на переживания у меня нет. Завтра меня ждет новый день, и много работы в нем.
И тут снова накатила тоска, потому что невольно вспомнилось, что еще принесет завтрашний день. Горькую, безвозвратную потерю. Завтра Анна Викторовна уедет в Петербург, и я потеряю ее навсегда.
Впрочем, что изменится завтра? Я уже потерял ее, и этого не изменишь.
Я вдохнул прохладный ночной воздух, пахнущий оттаявшей землей.
Ничего не поделаешь. Я был очень счастлив эти две недели, и следует быть благодарным судьбе за то, что она подарила мне все те светлые чувства, которые я испытал. Но я ведь с самого начала знал, что подобное не для меня. В моей жизни невозможно такое счастье, такая радость. Это просто по ошибке мне показали кусочек иного мира. А теперь вернулась действительность. И в ней, в этой реальности моей жизни, будет работа. Очень много работы. А следовательно, нужно хорошенько выспаться.
И встряхнувшись, стараясь не поддаваться больше эмоциям, я зашагал к дому.
====== Тринадцатая новелла. Затонский оборотень. ======
Прошло некоторое время. Весна окончательно вступила в свои права, заменив пожухлую траву новой и свежей и разукрасив ее цветами.
Работы было на удивление мало, преступники будто притихли, тоже радуясь весне. Сложных дел не было вовсе, и я заполнял свой рабочий день, разбираясь в старых делах, а то и вовсе читая.
После острого приступа вины, постигшего меня по завершении расследования смерти инженера, мной овладела некоторая эмоциональная апатия, можно даже сказать, бесчувственность. Дело о смерти инженера Буссе так и осталось официально нераскрытым. Но меня это уже мало трогало. В тот раз я проиграл. Что ж, будут и иные возможности отыграться. Нужно лишь сделать выводы и работать дальше, стараясь не повторять своих ошибок. А сидеть и страдать по поводу того, что проиграл — занятие весьма бесплодное.
Все это было абсолютно правильно. Но имело отношение только к работе. Одну свою ошибку, самую страшную, я не
От Коробейникова я знал, что Анна Викторовна не уехала в Петербург. Но это уже ничего не могло изменить. Своими гневными, жестокими словами я убил все светлое, что было между нами. Я даже не пытался найти ее и просить прощения. Есть ситуации, когда прощение невозможно. Разумеется, как порядочный человек, я должен был бы принести ей извинения, хотя бы в письме. Но, по долгом размышлении, я решил и этого не делать. Даже если Анна Викторовна и прочтет мое послание, это лишь причинит ей лишнюю боль. Полагаю, ей неприятно даже вспоминать о том, что я существую. И незачем мне напоминать о себе, любым способом. Я причинил ей достаточно боли и что-либо исправить могу, только устранившись с ее пути. Она ясно высказала свое пожелание никогда более со мной не встречаться. И, хоть она и не уехала, подчинившись, полагаю, запрету родителей, я постараюсь выполнить ее желание не видеть меня никогда.
Не знаю, долго ли продлилось бы еще это состояние апатии, не свойственное моей деятельной натуре. Но очередное убийство прервало неспешное течение моей жизни, вновь погрузив меня в круговорот эмоций, заставив думать и чувствовать. Утром на подворье купца Привалова был обнаружен труп приказчика Вешкина, убитого, со слов городового, вызвавшего меня на место преступления, каким-то просто изуверским способом. Дело обещало быть интересным.
— Иван Силантьич Вешкин, — со вздохом рассказывал мне купец Привалов, указывая на лежащее на траве тело, — приказчиком он у меня служил, уж не помню, сколько лет. Управляющий мой, Никишин, нашел его утром.
Я осмотрел тело. И в самом деле, изувер какой-то постарался. Или просто зверь, в прямом смысле слова. Тело было буквально разорвано. Кровь везде — на траве, на дорожке, на воротах. В руке покойного я заметил какой-то мохнатый клочок, вынул, рассмотрел.
— Похоже, вырвал в пылу борьбы, — показал я клочок серой шерсти Коробейникову, возящемуся с фотоаппаратом. — Раны на теле рваные, видимо, нанесены клыками, зубами крупного животного.
— Это волчья шерсть, — сказал Привалов.
— Уверены?
— Мы, Приваловы, сызмальства охоте обучены, — кивнул купец. — Волк это, точно. А вот это следы больше на медвежьи похожи. Для волка крупноваты будут.
И он указал на след, впечатавшийся в землю рядом с телом.
Что же это получается, медведь с волком задрали приказчика, да прямо во дворе? В охоте я никогда силен не был, но даже я понимал, что лесной зверь по собственной воле к жилью не пойдет. А тут два сразу? Совершенно непонятно.
— Видать, оборотень это Затонской, — сказал кто-то из слуг, высыпавших во двор по случаю происшествия.