Яков. Воспоминания
Шрифт:
Я снова перевел глаза на Анну Викторовну. Она смотрела на меня сквозь слезы, было видно, что мой гнев обидел ее. Ну не время сейчас обижаться!
— Ваш вопрос в непозволительном тоне! — сказала мне Анна Викторовна, пытаясь сохранить достоинство и не расплакаться.
— Простите! — с вызовом сказал я ей. — Здесь только что убили человека. Мне не до любезностей!
Тон мой не оставлял сомнений, что я в бешенстве. Вот только когда я успел взять ее за руку? Или это она меня за руку взяла? Не важно. Я легонько сжал маленькую ладонь.
— Просто Вы так спрашиваете, — обиженно сказала Анна, —
Господи, ее это сейчас волнует? Ей каторга грозит, если я ее не вытащу, а она волнуется о том, что о ней подумают?
— Я ни на что не намекаю! — я постарался как мог спокойнее объяснить ей ситуацию так, как она выглядела. — Вы пришли в номер в десять часов вечера, а ушли в два часа ночи. Что я должен думать?
— Вы не смеете со мной так разговаривать, — прошептала она, пытаясь сдержать слезы.
— Анна Викторовна! — я почти умолял ее прислушаться к голосу разума, довериться мне. — Не время выяснять личные отношения.
Анна оглянулась на городового, возящегося в углу. Снова сквозь слезы взглянула на меня.
— Вы мне мстите, что ли? — спросила она дрожащим голосом.
Бог мой, это еще что за чушь? Мы будто на разных языках говорим!
— Вы посидите, успокойтесь пока, — сказал я ей. — Поедем в управление, там и поговорим.
— А я никуда с Вами не поеду! — заявила она, уже не в силах сдержать слезы.
Отошла, села в кресло, отвернувшись. Плечи слегка вздрагивали от сдерживаемых рыданий.
Господи, если бы я мог хоть на десять минут выгнать всех, закрыть дверь и поговорить с нею по-человечески! Я бы успокоил ее, я все бы ей объяснил. Ведь она же всегда верила мне, жизнь мне доверяла. Почему же теперь ей так трудно поверить в меня? Ведь я же сказал, с самого начала сказал, что верю ей, именно этими словами! Не могла же она этого не услышать?
Время тянулось медленно. Городовые продолжали подробный обыск. Я просто стоял у окна и ждал. Анна Викторовна сидела в кресле с лицом, мокрым от непрерывно катящихся слез. На меня она старалась не смотреть. Я на нее тоже. Получалось из рук вон плохо. Ей было больно, я это видел. И чувствовал ее боль, как свою собственную. Но ничем не мог помочь ей сейчас. И от этого лишь сильнее злился.
Почему, ну почему она мне не доверилась? Весь мой план был построен на том, что Анна поверит мне, позволит сделать так, как нужно. Если бы у меня была возможность, я бы посвятил ее в свой план. Но мы и на минуту не оставались вдвоем. И это было очень хорошо для плана. И очень плохо для меня и для нее.
Наконец обыск был окончен.
— Можем ехать, — сказал я Анне Викторовне, надевая пальто.
— Оставьте меня здесь наедине, — попросила она тихо. И поправилась тут же: — То есть, оставьте меня здесь одну ненадолго.
Я смотрел на нее с состраданием.
— Пожалуйста, оставьте меня хотя бы на несколько минут одну! — настойчиво повторила Анна, борясь с рыданиями.
Хорошо. Если ей так будет легче, я соглашусь. Возможно, это и правда ей поможет. Главное, чтобы никто не мог сказать, что мы оставались вдвоем хоть на пять минут.
— Хорошо, — ответил я ей. — Я не спрашиваю, зачем. Вернусь через полчаса.
Я забрал городовых и вышел. И уже на пороге услышал, как она по-детски беспомощно всхлипнула.
Выйдя из номера и не зная, куда себя деть на эти полчаса, я оглянулся в растерянности. Неожиданно мой взгляд привлекло странное пятно на участке стены, отделанном деревом. Дерево было темное, и маслянистое пятно на нем было почти не заметно. Я коснулся его, пальцы стали красными. Кровь. А вот и еще кровавый след на картине, дальше по коридору. Будто кто-то, перепачкавшийся в крови, бежал, не помня себя, хватаясь за все подряд. Буссе перерезали горло, крови было много. Я прошел по кровавому следу. И он привел меня прямо к номеру Нежинской. Дверная ручка ее номера была тоже испачкана кровью. Я постучал, но никто не отозвался. Движения в номере тоже было не слышно. На мой вопрос, у себя ли госпожа Нежинская, управляющий ответил, что она еще утром отбыла к князю Разумовскому и с тех пор не возвращалась. Мне пришлось изрядно надавить на него, чтобы он дал мне ключ от номера. Но два убийства подряд сделали его податливей.
Я вошел в номер Нины Аркадьевны. Мои подозрения обретали все более твердую почву под ногами. В гостиной было все вверх дном. Здесь явно боролись. На столе лежала салфетка со следами крови. На каминной полке я заметил шкатулку для хранения драгоценностей, открытую и абсолютно пустую. Похоже, произошел жаркий спор о цене за услугу. И драгоценности стали добавочной платой. За убийство? Нет, вряд ли. Скорее, за портфель. А убийство, вполне возможно, было случайностью, из-за которой и выросла цена.
Я поставил опустошенную шкатулку обратно на полку и принялся методично осматривать номер. Когда еще представится возможность заглянуть в бумаги госпожи Нежинской. Но единственное, что я нашел, была моя же собственная фотография, подаренная Нине по ее просьбе, как сейчас казалось, тысячу лет назад.
Что ж, здесь мне больше делать было нечего. Неясности в этом деле если и остались, то мелкие. Но я прекрасно понимал при этом, что доказать мне ничего не удастся. Нина просто будет все отрицать, найдет объяснение чему угодно. И ее показания будут приняты на веру, потому что ее защитит статус фрейлины. Портфель наверняка уже в руках Разумовского, а следовательно, для меня не доступен, так как обыскивать резиденцию князя мне тоже никто не позволит. Я проиграл это дело, они опередили меня. И единственное, что я могу и должен теперь сделать — это спасти Анну, очистить ее от подозрений.
Вернув ключ управляющему, я поднялся в номер господина Буссе. В гостиной Анны не оказалось.
— Анна Викторовна, можем ехать, — позвал я, предполагая, что она могла просто выйти в соседнюю комнату.
Она не отозвалась. И вообще, в номере было тихо. Слишком тихо.
— Вы здесь? — позвал я снова, боясь поверить тому, что уже понял.
Заглянул в соседнюю комнату. Пусто, разумеется.
Воспользовавшись моим отсутствием, Анна Викторовна покинула номер. Сбежала. Я доверился ей, оставив одну, даже не приставив никого охранять дверь. А вот она мне довериться не захотела. И просто ушла. Я окинул номер взглядом. Мое внимание привлек лист бумаги на столе. Раньше его не было. Похоже, Анна Викторовна соизволила оставить мне записку.