Яков. Воспоминания
Шрифт:
— В последний раз… Боже, как это тяжко осознавать, — сказал Мясников. И вдруг прокричал сквозь слезы: — Я убил? Да я бы сам умер, лишь бы она жила!
Антон Андреич налил ему воды. А я размышлял. Криками, слезами и прочим театром меня не удивишь, но интуиция подсказывала мне, что Мясников и впрямь невиновен. Та же интуиция, которая заставляла меня с подозрением отнестись к Косте и Вике, а также этому Кунгурову, их приятелю.
— Пил я все это время, — сказал Мясников, взяв себя в руки, — даже не помню толком, где меня носило.
— А все-таки, — спросил Коробейников, —
— Да вот тогда же, когда поссорились, — ответил он, — у нее дома, пять дней назад.
Я наконец принял решение, в который раз доверившись своей интуиции.
— Вы свободны, — сообщил я Мясникову, — возможно, еще вызову.
— Странный человек, — задумчиво сказал мой помощник, глядя ему вслед. — Как топор, можно избу построить, а можно и человека убить. Что-то с ним не так.
Выйдя к экипажу, я увидел Анну, идущую в сторону управления.
— Анна Викторовна, — окликнул я ее. — Вы ко мне?
— Нет, к Коробейникову! — рассмеялась она. — Ну, конечно, к Вам.
Видимо, мир духов решил снабдить нас новой информацией. А мне вдруг безмерно захотелось, чтобы Анна пришла ко мне просто так, не по делу, не из-за духов. Просто потому, что захотела меня увидеть.
— Я просто видела очень странный сон… — сказала Анна Викторовна, не замечая моего взгляда.
— Ну разумеется, — вырвалось у меня, — не Коробейникову же сны рассказывать.
— Да как угодно! — обиделась Анна. — Пожалуй, действительно Коробейникову расскажу. Потому что он и выслушает, и примет к сведению по делу фотографа.
— Ну, простите! — остановил я ее. — Я Вас слушаю.
Анна Викторовна посмотрела мне в глаза очень внимательно, но увидев искреннее мое внимание, сменила гнев на милость и даже подарила мне мимолетную улыбку.
— Я видела, — сказала она, — приоткрытую дверцу, как будто бы это дверца шкафа. И оттуда торчит кисть женской руки. Очень так странно торчит, снизу, как если бы эта женщина лежала в шкафу.
— Но я не понимаю, причем здесь фотограф, — спросил я ее.
— Ну, как причем? — изумилась Анна Викторовна. — Это же он мне все показал. Я убеждена, что это как-то связано с этими его фотокарточками.
— Спасибо, — поблагодарил я ее, — я учту.
— Что Вы учтете? — со вздохом спросила Анна. — Ну почему Вы всегда говорите: «Я учту» и никогда ничего не учитываете?
— Я на самом деле очень ценю Вашу помощь, — попытался убедить ее я. — Вы можете мне поверить.
Это, кстати, была чистая правда. Не могу вспомнить, когда это началось, но с некоторых пор я стал замечать, что на самом деле воспринимаю сведения, полученные от Анны Викторовны наравне со всеми остальными, полученными иным путем. Видимо, количество совпадений переросло, наконец, в качество, и мой мозг принял считать достоверным то, что столь часто таковым оказывалось. Это не означало ни в коей мере, что я поверил в духов или в спиритизм. Я просто поверил ей, поверил в то, что она на самом деле может что-то узнать. Вот как бы это еще Анне объяснить, потому что, судя по сердито-недоверчивому выражению лица, мои слова ее нисколько не убедили.
— Да? — произнесла
Она поправила локон, вызвав этим у меня бурю эмоций, и повернулась, собираясь уйти.
— Анна Викторовна, — остановил я ее, не в силах сейчас расстаться, — а Голубев не показал Вам, что случилось у Спиридоновых?
— Только шкаф, — ответила она. — А кто это — Спиридоновы?
— Его последние клиенты, — рассказал я.
— Хорошо, я спрошу у него, — с готовностью ответила Анна Викторовна.
— Спасибо, — ответил я, радуясь ее желанию помочь и тому, что будет повод снова ее увидеть. — Я буду признателен.
Анна сделала шаг, пытаясь продолжить путь, а я — шаг к пролетке. В результате мы неловко столкнулись, и смутились оба безмерно. Я отступил в сторону, уступая Анне Викторовне дорогу, и она быстро пошла прочь. Все-таки надо что-то с этим делать, нужно поговорить, хоть как-то, пока это напряжение не стало очевидным для окружающих. Нужно, необходимо что-то придумать, и как можно скорее.
Но тут от мыслей меня отвлек Коробейников, прибежавший бегом и явно принесший какие-то важные сведения.
— Яков Платоныч, — сказал он, едва переводя дух, — Голубев, как только проявил карточки Спиридоновых, тут же отправился к ним.
— Я так и думал! — сказал я, имея в виду, что оба дела взаимосвязаны. — Но вот что он увидел на тех фотографиях?
— Не могу знать, — ответил Антон Андреич.
— Кунгурова мне найдите, — велел я ему, — приятеля двойняшек.
Сам же я отправился к доктору Милцу в надежде получить от него какие-то новые сведения по делу Спиридоновой.
— Ну, что я Вам скажу, Вы были правы, — сообщил мне доктор, едва я появился в дверях. — Смерть действительно наступила в результате сильнейшего удара в затылок. Ну, а перелом шеи, как мы с Вами и ожидали, был уже позже, ну, примерно, часа через четыре.
— То есть, ее убили в полдень, — уточнил я, — а в овраг бросили через четыре часа.
— Именно так, — согласился Александр Францевич, — откровенно говоря, Яков Платоныч, непростую Вы мне дали задачку. Ну, я имею в виду, разницу во времени определить.
— И как же Вам это удалось? — спросил я, понимая, что доктору будет приятен мой интерес.
— А вот все дело в том, что при переломе позвоночного столба у живого человека всегда произойдет внутреннее кровоизлияние, — с гордостью пояснил он. — Чего, соответственно, не случится у человека мертвого.
— Браво, доктор, — улыбнулся я ему. — Вам нужно статью в научное издание писать.
— Я непременно этим займусь, — скромно усмехнулся Александр Францевич, — как только появится больше свободного времени.
— Спасибо, — от души поблагодарил я его, — Вы мне очень помогли.
— Я Вас всегда жду у себя в гостях, — радушно ответил мне доктор Милц, поправляя простыню на трупе Спиридоновой.
Странный, все-таки, у врачей юмор порой.
От доктора я направился прямиком к Спиридоновым. Нужно было еще раз поговорить с двойняшками о визите фотографа. Да и про этого их Кунгурова расспросить поподробнее.