Яков. Воспоминания
Шрифт:
— Веревка! Я нашел вчера ее на складе Фидара. На трупе точно такая же!
Молодец, это он верно подметил. А еще, если мне память не изменяет, на такой же веревке была повешена Настя. Похоже, все пути этого дела ведут все-таки на склад.
— Тело Милцу отправляйте, на исследование, — приказал я Коробейникову. — А сами к Фидару, привезите его в управление. Только городовых с собой возьмите.
— Слушаюсь!
Коробейников резво отправился выполнять мои указания. А я, оглянувшись, заметил, что
— Анна Викторовна! Вы так и будете там стоять?
Не повернулась. Не шелохнулась даже. Стояла, напряженно уставившись куда-то в чащу кустов, будто видела там что. Я подошел решительно. Не шевельнулась, по-прежнему глядела в одну точку. Взял за локоть, встряхнул несильно. Она вздрогнула, будто просыпаясь, побледнела, покачнулась даже. Лицо приобрело испуганное и какое-то беззащитное, что ли, выражение. Как бы чувств не лишилась! Я поддержал ее под локоток:
— Что с Вами?
Анна вцепилась в мой рукав испуганно и сдавленным от волнения голосом произнесла, указывая все на тот же куст:
— Я… Я видела человека!
— Какого человека?
— Он дрался с кем-то! И это лицо… — она прикрыла глаза, видимо, припоминая, — это лицо, оно знакомо мне!
Я вздохнул:
— Где Вы его видели?
Глупый вопрос, если рассудить. Но я все равно каждый раз надеялся получить более внятный ответ, чем ссылку на ее видения.
Анна помахала рукой перед собой:
— Здесь…
Не в этот раз, Штольман. Возможно, в следующий раз будет более логичное объяснение, но сейчас это, увы, лишь снова видения впечатлительной барышни, насмотревшейся на несвежий труп. И нужно поскорее увести ее отсюда, пока ей совсем худо не сделалось.
— Идемте, — сказал я строго и взял ее под локоть, — Вы просто переволновались.
Но Анна еще не все мне рассказала:
— Нет-нет-нет! — она отобрала у меня руку. — Я видела его! Я только не могу вспомнить, где!
Раздражение мое, слегка притушенное тревогой за нее, вспыхнуло с новой силой:
— Как Вам только это удается!
— Удается что? — не поняла она моего вопроса.
— Мешаться у меня под ногами! — резко ответил я ей и решительно отобрал у нее велосипед. Я уведу ее отсюда, даже если мне понадобится применить для этого силу. Нечего ей тут делать!
— Ну, знаете! — Анна возмущенно отобрала у меня велосипед обратно. — Я Вам эту грубость прощаю за счет удара в голову, который Вы получили. Кстати, Вас ночью ударили? Значит эту ночь Вы должны провести в больнице, под наблюдением врача!
Я невольно усмехнулся. Возмущенная или нет, она все равно продолжала обо мне переживать. И проявляла это немыслимо трогательно. Я попытался утешить ее:
— Анна Викторовна!..
Но она решительно меня перебила, помахав перед
— Никто не может знать, что тот удар не был сметнем!
— Да перестаньте, все это чушь! — рассмеялся я.
Но Анна Викторовна моих аргументов не слушала:
— Если Вы спорить будете, я Вас тогда сама отведу в больницу! Ясно?
И, гордо вскинув прелестную головку, повела свой велосипед к краю пустыря. А я пошел за ней, улыбаясь ее заботе и ее решительности. Провожу ее, пожалуй. Хочется мне ее успокоить. Да и проверить, что она добралась до дома без приключений, тоже лишним не будет.
Мы шли по аллее, и Анна делилась со мной своими переживаниями:
— Я уже была у двух докторов, — говорила она расстроенно, — и никто мне ничего определенного про этот сметень не может сказать! И я очень боюсь…
Нужно как-то отвлечь ее от этой темы. А то она и в самом деле слишком переживает. А главное, переживания у нее какие-то чересчур деятельные. Поэтому я позволил себе перебить этот поток эмоций:
— Довольно, Анна Викторовна, это уже переходит все границы. Я не ребенок.
— А упрямитесь ну точно как ребенок! — ответила она возмущенно.
Вот неукротимая! А главное, моя строгость на нее абсолютно не действует. Теперь-то я понимаю, почему родители не в состоянии ее удержать от безрассудных поступков. Помоги мне Господь, но и я вряд ли в состоянии это сделать. И все же я попробовал хоть слегка поставить ее на место:
— Вы слишком молоды, чтобы давать мне оценки.
Анна потупилась и смолкла. Неужели подействовало? Спросила робко:
— Вы сердитесь на меня?
Я улыбнулся невольно. Да как возможно вообще на нее сердиться? В ее обществе мне хотелось не сердиться, а смеяться. Она действовала на меня как бокал шампанского, кружа голову и неизменно повышая мое настроение. В каком бы раздражении я не пребывал, достаточно было одной ее улыбки, чтобы я вновь ощутил радость и душевный покой. Удивительное свойство, загадочное, и происходит оно, как мне кажется, от ее чистоты и искренности. Меня настолько восхищает ее юность, ее жажда жизни и непосредственность, что сердиться на нее я просто не способен.
Я отвернулся, чтобы она не видела выражения моего лица. Мое молчание беспокоило ее, и она продолжила меня теребить:
— Что, я очень навязчива?
Ладно. Не буду же я тревожить барышню больше, чем следует. Спрятав улыбку, я повернулся к ней и, пытаясь сохранять серьезный и строгий тон, объяснил:
— Я просто не привык, чтобы кто-то так заботился обо мне.
— Не привыкли?
— Живу один.
Вот так. Отлично сказано. И тон получился именно тот, что я и хотел. Надеюсь, это заставит ее осознать дистанцию между нами.