Яков. Воспоминания
Шрифт:
— Отпускайте его, — сказал я городовому.
Тот изумился:
— Ваше Высокоблагородие! А как же?! Свидетели ведь показывают?!
— Врут ваши свидетели, — отрезал я. — С такими руками, да кошельки? Отпускай!
И прошел дальше в свой кабинет. Коробейников, наблюдавший весь цирк, заметил важно:
— Как Вы, однако, рассудили, Яков Платоныч! Как царь Соломон!
Я улыбнулся: мой помощник вместе с опытом набирался и смелости в общении, все меньше робея в моем присутствии. Я поощрил его храбрость:
— Неужели ирония, Антон Андреич? Наконец-то!
Настроение мое было
— Яков Платоныч, — окликнул он меня, подавая конверт, — Вам.
Знакомый почерк. Буквы, украшенные вычурными завитками. Аромат духов. Настроение сразу упало. Тогда, осенью, после злосчастной той телеграммы, Нина так и не приехала. Прислала мне письмо, объясняя, что не смогла, так как занята по поручению Императрицы. Затем последовало долгое молчание, за время которого я уже решил, что она все-таки позабыла обо мне. И вот новое письмо. Что ж, узнаем, что мне приготовило мое прошлое, которое я так хотел бы оставить в прошлом. Я раздраженно открыл конверт. Да уж, новости были раздражающими, право. Нина Аркадьевна не просто напоминала о себе. Она сообщала, что приехала в Затонск, где и поселилась в гостинице. И ждет встречи.
Что ж, видно придется встретиться с ней еще раз, ничего не поделаешь. Мне даже где-то любопытно было бы сейчас взглянуть на эту женщину, из-за которой я когда-то так потерял голову, что едва не провалил важное дело и поломал всю свою жизнь. А, впрочем, поломал ли? Благодаря тем событиям я, в результате, и оказался в Затонске. И, по прошествии времени, был благодарен судьбе за это.
В дверь вошел дежурный с докладом. В Михайловской слободке был обнаружен труп.
— Экипаж к подъезду, — приказал я.
И бросил письмо в ящик стола. Обязательно встретимся с Вами, госпожа Нежинская. Обязательно. Но лишь тогда, когда появится свободное время. А сейчас, уж простите, у меня новое дело.
Квартира в Михайловской слободке, где было найдено тело, производила гнетущее впечатление своей запущенностью. Видно было, что проживавший тут господин не был озабочен вопросами чистоты и порядка. Повсюду валялась разбросанная одежда, преимущественно, грязная. Стояли тарелки с засохшими остатками трапезы, валялись во множестве пустые бутылки. И дух был специфический. Чувствовалось сразу, что покойный пил много, а то и запоями.
— Здравствуйте, Ваше Высокоблагородие! — бодро обратился ко мне Ульяшин.
— Значит так, — он указал на труп мужчины, лежащий поперек кровати, как бы представляя его, — Набокин Савелий Ефремович.
— Причину смерти установили? — спросил я.
— Думаю, пьянство, — отрапортовал Ульяшин.
— На каком основании?
— Пил как свинья, вот и все основания! — ответил участковый пристав.
Я поморщился. Затонский сыск в своем репертуаре. Если пил, так от пьянства и помер. Будто пьяниц у нас и не убивают никогда.
— Кто тело обнаружил? — поинтересовался я у него.
— Соседка с утра пришла, видит — дверь открыта, — ответил Ульяшин. — Он деньги у нее занимал.
— Осмотр
Городовой искренне изумился:
— Ну, помилуйте, Ваше Высокоблагородие! Ну что тут смотреть-то!
Я подавил раздражение:
— Антон Андреич, займитесь.
— Уже!
Мой помощник, в отличии от прочих подчиненных, мои требования отлично знал и не надеялся, что я, не глядя, спишу труп на естественные причины. Поэтому с самой тщательностью осматривал комнаты покойного.
Городовые поняли, что допустили промашку, и поскучнели. Знали, что подобных промахов я не прощаю, и ждет их теперь патрулирование в самых неприятных районах. Это как минимум.
Я осмотрел труп:
— Внешних повреждений вроде нет.
— Так и я про то, — смущенно проговорил Ульяшин. — От водки помер.
Может, и от водки, как знать. Вот только что это за царапины на полу у него под ногами? Я приподнял ногу покойного. На сапогах металлические подковки, как я и предполагал. Нет, господа хорошие. Тут надобно быть повнимательнее.
— Тело Милцу отправляйте, — распорядился я. — Он разберется.
— Яков Платоныч, — окликнул меня Коробейников, до того занимавшийся осмотром в другой комнате. — Фотография! И тут какие-то пометки.
На групповой фотографии были запечатлены люди в военной форме. Некоторые лица были перечеркнуты крестом. Четыре лица.
— Так он что, служивый? — спросил я.
— Ну, да, поручик в отставке, — ответил Ульяшин, — но давно уже, с Крымской кампании.
Я рассмотрел фотокарточку внимательней:
— Ну, да, вот он. И он отмечен.
Вот теперь это дело вызывало у меня серьезную тревогу. Набокин отмечен на фотокарточке. И он мертв. Интуитивно я чувствовал, что между этими двумя фактами есть самая недвусмысленная связь. А другие, отмеченные на фотографии? Как бы узнать, кто эти люди.
— Соседей, знакомых опросите, — приказал я городовым. — Может, слышали или видели чего.
А сам, забрав Коробейникова, возвратился в управление. Там нас ожидал абсолютно неожиданный сюрприз: нашего возвращения с нетерпением дожидалась крайне взволнованная Анна Викторовна Миронова. Причем озабочена она была, вопреки своему обыкновению, вовсе не духовными материями, а вполне реальным происшествием, которое так испугало ее, что она, махнув рукой на решение не встречаться со мной более, примчалась в участок за помощью.
Дело было в том, что сегодня с утренней почтой Виктор Иванович Миронов получил конверт с фотографией. И при одном взгляде на нее у него сделалось плохо с сердцем. Жене и дочери он не рассказал ничего, но обратился к Петру Ивановичу, чтобы тот как медиум, выяснил, что это все значит. Сам по себе этот поступок адвоката Миронова говорил о многом, потому что, будучи человеком серьезным, к спиритическим занятиям своего брата он относился всегда с изрядной долей иронии. Петр Иванович же привлек к делу племянницу, передав фотографию ей. Уж не знаю, были ли у Анны Викторовны какие-либо потусторонние видения, связанные с этим снимком, она об этом не упомянула. Но только она приняла решение не разбираться в этом деле самостоятельно, а обратиться в полицию, даже не советуясь с отцом. Очень правильное решение, я бы сказал.