Яков. Воспоминания
Шрифт:
— Что ж, Владимир Семеныч, — приступил Уваков к допросу, — еще раз повторю свой недавний вопрос: что Вас связывает с господином Морелем?
Елагин посмотрел на него, потом на меня, на Миронова. Не видя ни от кого из нас поддержки, он смущенно начал рассказывать:
— Понимаете, тут такое дело: я задолжал Морелю крупную сумму. Оставил ему кучу векселей, расписок всяких. На сумму гораздо большую. Подумал, что надурил Мореля. Наследства-то у меня никакого нет!
— Вы действительно считали, — изумился я, — что Морель так наивен?
— Да! — со вздохом признал Елагин. — Но
Виктор Иванович, стоящий у окна, поморщился и прикрыл глаза рукой. Я посмотрел на него сочувственно. Надеюсь, Владимир Елагин все же ни в чем не виноват. Иначе трудно придется господину адвокату с таким клиентом.
— Что же Вас заставило приехать в Затонск? — спросил Уваков Елагина. — Я же предупреждал Вас не уезжать из Петербурга.
Владимир замялся. Посмотрел на меня, на Увакова, снова на меня. И произнес неожиданно:
— Брата оставьте у себя, пожалуйста! Пусть у Вас сидит, умоляю Вас!
М-да. Каким бы беспутным мотом не был Владимир Елагин, но брата он любил. И тревожился за него. Потому и примчался в Затонск, надеясь, видимо, защитить от Мореля. Впрочем, это мы сейчас выясним точно.
— Довольно странная просьба, однако, — сказал я ему.
— У вас просто безопаснее, — простодушно пояснил Владимир.
— Алексею грозит опасность? — уточнил я у Елагина-старшего. — Поэтому Вы здесь?
Он рванулся ко мне в волнении, но снова опустился на стул, удержанный городовым:
— Понимаете, Морель как-то сказал, что ему все равно, с кого получать долг, с меня или с брата. Я только потом понял, что он собирается погубить Алексея! А все наследство, которое мне причитается по закону, забрать себе за долги.
Ну вот кое-что и прояснилось. Морель, видимо, послал студента убить Алексея. Но тот, как оказалось, тоже умел стрелять и студента убил. Егерь Ермолай, в память о погибшем хозяине и друге, попытался взять вину на себя. Осталось выяснить еще кое-что, уже менее существенное.
— А почему отец лишил Вас наследства? — обратился я к Владимиру с вопросом.
Он смутился, отвернулся, явно не желая отвечать. Вмешался Виктор Иванович, выручая непутевого клиента:
— Это сугубо семейное дело, не имеющее касательства…
Но Елагин не дал ему договорить. Кажется, он думал, что должен рассказать мне все, чтобы заручиться моей поддержкой в защите младшего брата. А может, просто устал скрывать свою тайну.
— Отец взял вину на себя за то убийство на охоте, — Владимир Елагин в волнении встал, потом сел. Снова встал. Я сделал знак городовым не препятствовать. — Он ждал, что я приду к нему с покаянием. К нему и к родителям девочки той.
В кабинете царило молчание. Виктор Иванович слушал, как завороженный, не сводя взгляд с Владимира. На глазах Елагина выступили слезы. Он продолжал с трудом:
— Я не пришел, — и снова тяжело опустился на стул, ссутулившись.
— Выходит, Виктор Иванович, — обратился я к Миронову, чтобы дать допрашиваемому минуту прийти в себя, — и Вы об этом не знали?
— Нет, —
Елагин всхлипнул. Я перевел на него взгляд:
— Но тюрьма не грозила ни Вам, ни отцу. Дело-то было улажено!
Владимир Елагин тяжело вздохнул, борясь с эмоциями:
— Отец ждал, что у меня совесть проснется. Не дождался. Он сам стоял на коленях перед родителями девочки погибшей. А потом, не знаю, то ли не выдержав молвы людской, то ли скорее от стыда за меня, за то, что сын у него без души и без сердца вырос, застрелился.
И Елагин снова разрыдался.
Да уж, диву даешься, какие тайны скрываются порой за дверями семейных историй. Сонмище скелетов в шкафах. Но все же, это все дела давно минувших дней. Теперь уже не важно, кто убил пять лет назад девочку на охоте. У нас другое убийство на повестке дня.
— А кто убил студента? — спросил я Елагина.
— Я не знаю, — поднял он на меня глаза. — Я правда не знаю! Я узнал об этом здесь, в Затонске.
— Теперь, — вмешался довольный Илья Петрович, обращаясь ко мне, — когда у нас есть главный свидетель, определенно, господин Морель отправится на каторгу!
— Осталось только его поймать, — мрачно произнес я, смиряя энтузиазм петербургского коллеги.
Я приказал увести все еще рыдающего Владимира Елагина. И только тут впервые обратил внимание на отсутствие моего помощника. Когда мы привезли Елагиных в управление, Антон Андреич отсутствовал, но я решил, что он просто отлучился ненадолго. Но он так и не возвращался, хотя времени уже прошло преизрядно.
— А где Коробейников? — спросил я дежурного.
— Так Коробейников с Анной Викторовной Мироновой спешно куда-то убыли! — ответил тот.
Мы с Виктором Ивановичем одновременно поднялись, переглянувшись с тревогой. Я оглядел свой стол в надежде, что мой помощник мне хоть записку оставил. Так и есть, вот она записка. Завалилась за чернильницу, поэтому я и не заметил ее сразу. Я прочел и похолодел. Коробейников писал, что Анна Викторовна выяснила, где остановился Морель, и они с ней вдвоем отправляются к туда, чтобы его арестовать. Далее следовал адрес.
— Что ж ты раньше не сказал! — напустился я на дежурного в бессильной ярости.
И не слушая его оправданий, сунул в карман пистолет и кивнул Миронову и Увакову:
– Поехали! Быстро!
И снова мы несемся в экипажах по Затонску, разгоняя из-под колес прохожих и бродячих собак. Снова сердце мое колотится и пытается выпрыгнуть из груди от страха и злости. Коробейникова убью! А потом уволю к чертовой матери! А ее… Хотя нет, нынче это не моя забота. Потому что рядом со мной сидит не менее перепуганный и разозленный Виктор Миронов. Уж сегодня, любезная Анна Викторовна, я не смогу покрыть Ваши художества, даже если бы и хотел! И достанется Вам от папеньки сполна. И, судя по его решительному лицу, крепко достанется! И может он Вас научит, наконец-то, не соваться, куда не надо, рискуя собой! И я смогу наконец-то работать спокойно, не рискуя в каждом деле умереть от страха за Вас. Лишь бы мы успели! Сколько они там уже? Ушли еще до нашего возвращения от Елагиных. Получается, долго. Слишком долго! И если мы не успели…