Японская война 1904. Книга третья
Шрифт:
— Передайте поручику Славскому, чтобы готовился выдвигаться, — отдал я первый приказ.
Глава 23
Слушаю рев моторов «бранобелей» и невольно вспоминаю, на сколько же компромиссов пришлось пойти, чтобы допустить их до этого боя. Для начала ресурс и проходимость… Я ведь, как только их получил, первым делом вспомнил, как подобные машины в новых войнах стали рабочими лошадками для фронта и тыла. Вот только не было у меня для такого достаточно грузовиков, а значит,
Я в итоге нашел единственное решение: машины прорыва, эрзац-бронетранспортеры, чтобы быстро и, главное, с какой-то защитой от обстрела довезти нашу пехоту до вражеских укреплений в том единственном месте, где это сможет решить исход боя. Я когда пришел на вторые тесты подготовленных Славским бронегрузовиков с пулеметами, как-то сразу это понял. Да и поручик на какой-то интуиции тоже работал именно в этом направлении. Самая легкая рама для Максима, никаких излишеств, все свободные силы — на броню.
И вот мы начинаем. Наблюдатели еще с вечера перепроверили и нанесли на карты дороги для прорыва, пластуны утром проползли по ним сколько получилось, проверяя на наличие тайных засад и явных колдобин. Потом ударили пушки, уже приучившие японцев не высовывать голову. Не легкие, которые только и могут, что убить, а тяжелые, от которых сердце уходит в пятки, а тело невольно слабеет.
На Первой Мировой изначально было две тактики. Первая — переть лбом на дзоты и пулеметы, вторая — месяцами их обрабатывать из сотен стволов, прежде чем продвинуться на сотню метров по руинам… Под конец же немцы довели до совершенства еще один способ — короткий вал. Огненная подготовка длилась всего полчаса: чтобы снести явные укрепления, чтобы загнать всех под землю и… чтобы никто не успел привыкнуть. А потом быстрый и смертоносный рывок!
— Огневые точки в Чандапу подавлены! — выкрикнул Городов сообщение от Афанасьева.
Тоже, кстати, общая работа. Артиллеристы ведь не по биноклю координаты обстрела для себя собирали — на самом деле они, если бы что и заметили, то в лучшем случае половину, а все остальное нашли пластуны разведрот и засланные казачки Ванновского… Я видел, как Глеб Михайлович, державшийся при штабе, сжал кулаки: сейчас и его экзамен тоже.
— Пора! — кивнул я, почувствовав тот самый момент, как во время Ляоянского сражения.
Тут же накатила слабость, но шестеренки 2-го Сибирского уже закрутились. Застучал ключом Городов, заревели где-то внизу двигатели грузовиков, выходя на повышенные обороты. А через минуту оба выделенных для первого рывка «бранобеля» выскочили на открытое место. Разогнавшись за сопками, они сразу двигались довольно быстро, и было видно, как потряхивает внутри солдат, изо всех сил уцепившихся за специально для таких случаев привинченные поручни.
— Лошади могли бы и быстрее, — Врангель смотрел на этот рывок с легкой завистью.
—
— Да, цвет поручик подобрал правильный. Пятнистый, странный, но взгляд словно отказывается за него цепляться, — согласился барон.
— А еще, — я увидел вспышки одиноких выстрелов над японскими позициями, — лошади не могут защитить своих всадников от пули. А «бранобелям» это под силу, так что начинайте думать, Петр Николаевич, как вы начнете эту силу использовать, когда у меня получится насытить ими армию.
— Есть начинать думать, — уже по-другому, без зависти и очень задумчиво, ответил Врангель.
Сейчас и я, и он, и все остальные увидели, как два «бранобеля» под конец попали под довольно плотный винтовочный огонь, но все равно доехали до точки высадки, и два отделения в полном составе высыпались в японские окопы и ближайшие фанзы. Без всякой паники или суеты, они не теряли ни единого мгновения, ни разу не остановились на одном месте — сразу же рванули во все стороны, захватывая поставленные каждой пятерке цели.
Поверх их голов пару раз ударил пулемет с «бранобеля», а потом машины развернулись и понеслись назад, а я слушал быстрые доклады:
— Капитан Хорунженков передает, что вторая группа готова к десантированию. «Бранобели» 3 и 4 также вышли на позиции.
— Полковник Мелехов доложил, что укладка новой линии железной дороги в километре от Шахэ начата.
— Японцы начали перегруппировку, подтягивают силы восточнее от места прорыва, — лично доложил Ванновский.
— Значит, в Нандялу, — я нашел на карте соседнюю от точки высадки деревню.
Это было ожидаемо. Мы начинаем прорывать фронт, враг концентрирует силы, чтобы этого не допустить. Можно было бы упереться лоб в лоб или ускориться, чтобы его опередить, но сейчас мы были просто не готовы к новой операции с отрывом от своих. Зато мы могли ударить в еще одной точке, окружая место концентрации японцев. Добавить артиллерию и… просто бить. Пока враг поймет, что мы не прорываемся, а используем момент, чтобы уничтожить как можно больше его солдат — сколько японцев уже падет?
— Поручик Славский ждет приказа, — повернулся ко мне Городов.
— Подтверждаю. Пусть обеспечит нам еще одну точку прорыва.
Я знал, что где-то среди своих скрипит зубами полковник Шереметев, ожидая, когда же придет его очередь высылать подкрепления передовым отрядам. Но рано… Нужно дождаться, чтобы японский коготок увяз как можно крепче. Сражение перед рекой Шахэ[1] началось в треугольнике Чандапу-Нандялу-Чандапуцзы, и теперь от каждого из нас зависело, чем же все это закончится.
От нас и от новостей, что я так ждал от высланного на восток, аж к самому побережью, разведывательного отряда.