Ярче тысячи солнц. Трепетное, удивительное, чудесное в мистической поэзии баулов
Шрифт:
А теперь позвольте мне сказать: американец пытается найти счастье, поэтому он слишком много думает о теле. Это почти одержимость. Он перешел границы «заботы о теле», он стал одержимым: он непрерывно думает о теле, непрерывно что-то делает с ним, мыслимое и немыслимое. Он прилагает невероятные усилия, чтобы при помощи тела коснуться счастья, дотянуться до счастья. Но это невозможно.
Баул достиг счастья. Он уже увидел невидимое у себя внутри. Он проник в тело глубоко не посредством массажа, рольфинга и сауны. Он заглянул в него через любовь и медитацию. И он нашел, что в нем есть сокровище. Поэтому он поклоняется своему телу; поэтому он заботится о теле – тело несет в себе божественное.
Вы когда-нибудь обращали внимание на то, как ходит женщина, когда она беременна? – очень, очень
Посмотрите на Прафуллу: она сейчас беременна. Посмотрите на ее лицо – как она преобразилась, как она счастлива. Она несет сокровище, великое сокровище. Из нее родится новая жизнь. Она ходит осторожно, движется осторожно. Беременность принесла ей новую грацию. Она больше не одна: ее тело стало храмом. Это чтобы вам было легче понять…
Что сказать о бауле? Бог здесь, и баул беремен божественным. Он сияет, он светится, он танцует, он поет. Ничем не владея, он владеет всем; ничего не имея, он самый богатый человек на свете. В одном смысле он нищий на дороге, в другом смысле он император. Благодаря тому, что случилось с ним внутри, он стал осознанным, – он радуется телу, он заботится о теле, он любит тело. Его любовь совершенно иная.
И второе: в американском уме очень много соперничества. На самом деле необязательно, что вы любите свое тело; вполне возможно, вы просто соперничаете в этом с другими. Поскольку другие делают все эти вещи, приходится делать и вам. Американский ум – самый пустой и амбициозный ум, который только существует в этом мире. Это очень грубый, обывательский ум. Именно поэтому в Америке бизнесмен стал превыше всех; остальное ушло на задний план. Бизнесмен – это человек, контролирующий деньги, он стал реальностью первостепенной важности. В Индии реальностью первостепенной важности всегда были брамины – искатели Бога. В Европе реальностью первостепенной важности были аристократы – люди высокой культуры, образованные, пробужденные, сонастроенные с тонкими сторонами жизни: музыкой, искусством, поэзией, скульптурой, архитектурой, классическими танцами, классическими языками, латинским и греческим. Аристократ, который веками воспитывался на высших ценностях, был первостепенной реальностью в Европе. В Советской России первостепенной реальностью был пролетариат – угнетенный, бедный труженик. В Америке же это бизнесмен, вайшья – тот, кто контролирует деньги.
Деньги – это область жизни, в которой больше всего соперничества. Вам не нужна культура, нужны только деньги. Вам ничего не нужно знать о музыке, о поэзии. Вам ничего не нужно знать об античной литературе, об истории, религии, философии – нет, ничего этого не нужно. Если у вас большой счет в банке, вы и так значительное лицо.
Именно поэтому я говорю, что более мелкого ума никогда не было на свете. И этот ум все пересчитывает на деньги. Этот ум живет в постоянном соперничестве.
Даже если вы покупаете произведения Ван Гога или Пикассо, вы делаете это не ради самих картин. Вы покупаете Пикассо потому, что его покупают ваши друзья. У них в гостиной висит картина Пикассо; как же вы можете допустить, чтобы у вас ее не было? Вы должны ее иметь. Вы можете ничего не знать – вы можете даже не знать, как ее повесить… Когда дело касается Пикассо, трудно понять, висит картина правильно или вверх ногами! Вы можете совершенно не знать, действительно ли это Пикассо. Вы можете даже не смотреть на эту картину. Но поскольку она есть у других, и все говорят о Пикассо, вам тоже надо показать свою «культуру». Вы просто демонстрируете свои финансовые возможности. И все, что стоит денег, становится важным; все, что стоит денег, приобретает значительность.
У американцев деньги и соседи кажутся единственным критерием, определяющим все: их машины, их дома, их картины, их украшения. Люди строят сауну не потому, что любят свое тело, это необязательно – просто это в моде, это есть у всех. Если у вас этого нет, вы кажетесь бедным. Если у каждого есть дом в горах, вам тоже придется его иметь. Вы можете даже не любить горы; вам может быть там просто скучно. Или вы можете взять с собой телевизор или радио и слушать там то же самое радио, что и дома, и смотреть те же программы
Американский ум находится в состоянии постоянного соперничества. Баул вне соревнования. Он не играет в эти игры. Он говорит: «Меня больше не заботит, что делают другие, меня заботит только то, что делаю я. Меня не заботит, что есть у других, меня заботит только то, что есть у меня». Как только вы видите этот факт и понимаете, что жизнь может быть безмерно блаженной без множества вещей, – они перестают быть нужны.
Это одно из главных различий между другими отрекающимися в Индии и баулами. Баулы – нищие, джайнские монахи – тоже нищие, но между ними есть огромная разница: у джайнских монахов американский ум. Они покинули мир с огромным усилием, они отреклись от мира огромным усилием – потому что они решили, что это поможет достичь другого мира, заслужить добродетель. Но внутри они остались бизнесменами. Джайны – лучшие бизнесмены в Индии. Именно поэтому я говорю, что у них американский ум. Их саньясины остаются прежними.
Отречение баула – совершенно другое. Он отрекается не ради какого-то другого мира. Он отрекается потому, что видит глупость вещей, видит, что владеть вещами бессмысленно и утомительно. Он отрекается, потому что видит тот факт, что можно быть счастливым почти без вещей. Так стоит ли носить их с собой? Вам приходится о них думать, а это обременительно и разрушает блаженство. Джайнский монах думает о другом мире: о своей мокше, о себе на небесах…
Баул не заботится ни о каком другом мире. Он говорит: «Этот мир – единственный». Но он увидел факт, знает простую истину: чем больше у вас вещей, тем меньше вы наслаждаетесь, тем меньше остается у вас времени наслаждаться. Вы все время заняты вещами. Если у вас слишком много вещей, вы заняты этим множеством вещей; ваше внутреннее пространство занято. Чтобы наслаждаться, нужно немного пространства; чтобы наслаждаться, нужно быть свободным от бремени; чтобы наслаждаться, нужно забыть о вещах и просто быть.
Баул любит жизнь, поэтому он отрекается. Джайнский монах отрекается потому, что ненавидит жизнь. Иногда жест может быть одним и тем же, но иметь противоположное значение. Внутреннее значение может быть совершенно другим.
Я слышал…
Старый Люк и его жена на всю долину прославились своей скупостью. Но Люк умер, а через несколько месяцев при смерти лежала уже и его жена. Когда ей стало совсем плохо, она позвала соседку и слабым голосом проговорила:
– Рути, – сказала она, – похорони меня в черном шелковом платье, но прежде отрежь от него спинку и выкрой из нее новое платье. Это хороший материал. Ужасно жаль тратить его попусту…
– Этого нельзя делать! – воскликнула Рути. – Когда вы с Люком будете подниматься по золотым ступенькам, что скажут ангелы, когда увидят, что у тебя голая спина?
– Пустяки, – сказала та, – на меня никто даже не взглянет – я похоронила Люка без штанов.
Вас всегда интересуют другие – Люк будет без штанов, а потому все будут смотреть на него.
Американца интересуют другие. Баула интересует он сам. Баул очень себялюбив; он не думает о вас, его не волнует, что у вас есть, или что вы делаете. Его совершенно не интересует ваша биография. Он живет на этой Земле так, будто он один на свете. Конечно, вокруг него огромный простор – потому что он живет так, будто он один на свете. И он ходит по этой Земле, не заботясь о чужих мнениях, живет своей жизнью, занимается своими делами и создает свое бытие. Конечно, он счастлив как ребенок! Его счастье очень просто, сущностно, фундаментально – как счастье ребенка.
Вы когда-нибудь смотрели на ребенка? Он просто бегает, кричит, танцует, и все это безо всякой причины – ведь у него ничего нет. Если вы его спросите: «Чему ты так радуешься?» – он не сможет вам ответить. Он просто не поймет вопроса и удивится. Разве нужно, чтобы у счастья была причина? Его удивит, что вам нужны какие-то причины, какие-то «почему». Он пожмет плечами и пойдет дальше – и будет продолжать петь и танцевать. У ребенка ничего нет. Он еще не премьер-министр, не президент Соединенных Штатов, не Рокфеллер. У него ничего нет – кроме, может быть, нескольких ракушек или камешков, которые он собрал на берегу моря.