Язык заклинаний
Шрифт:
Яков собрал три чемодана – один маленький, с одеждой, и два больших – с книгами. Заварочный чайник он бережно завернул в кожаный чехол из-под важных документов. Гриша путешествовал, как король – в одеяле из шёлка и кашемира.
Англия встретила их серым небом и запахом дождя. Воздух там почти всегда был влажным. Англичане пили чай без остановки в тщетной попытке согреться, но это не особенно им помогало. Чай спасал только при одном условии: если вы сидели прямо напротив камина, завернувшись в шерстяное одеяло. В окна не светило солнце, и Яков держал Гришу как можно ближе к огню.
Днём в доме было холодно,
Яков превосходно говорил по-английски, но с заметным акцентом. Клиенты банка хорошо к нему относились, однако как-то раз он сказал Грише, что очень сложно завести друзей в городе, жители которого недолюбливают иностранцев. Конечно, как и всех джентльменов при деньгах и без супруги, его приглашали сходить вместе в паб или на прогулки, но Якову порой казалось, что он единственный венгр в Лондоне.
Перед сном он писал письма родителям, оставшимся в Будапеште, дяде в Цюрих – там располагалось главное отделение банка, и двоюродному брату Ицхаку, который уехал далеко-далеко, в Америку. Грише нравилось, когда Яков зачитывал письма вслух, проверяя их на ошибки, прежде чем разложить по конвертам. Яков рассказывал родным о жизни в Лондоне, о красоте и уродстве города, контрасте между роскошными приёмами и холодными квартирами, в которых не было ни крошки еды.
Отцу Яков писал каждый месяц, а матери и дяде два раза в месяц. Больше всего интересного Гриша узнавал из еженедельных посланий Ицхаку. В них Яков делился новостями театра, живописи и политики, а ещё жаловался на то, как сложно жить без любви.
Англичане стремились как можно скорее позабыть о войне и тяжёлых временах, и жизнь в городе била ключом. Гриша почти физически ощущал энергию, стремления, радость жителей Лондона. Он страдал в своей золото-рубиновой тюрьме, но ему нравилось слушать о тех, кто не лишён свободы.
Каждую неделю Гриша с нетерпением ждал, когда Яков сядет писать письмо Ицхаку. Он знал, что Якову одиноко, и надеялся, что заточенный в заварочном чайнике дракон и двоюродный брат, переехавший в Америку, хоть немного скрашивают его одиночество – насколько это возможно.
Грише тоже не хватало общения, но к тому времени в чайнике он провёл больше лет, чем на свободе в лесу. Он привык к одиночеству, в отличие от Якова. Впрочем, Гриша очень скучал по лесу, и ему отчаянно хотелось двигаться, летать, разговаривать. С каждым годом он всё сильнее жаждал жить полной жизнью и искать приключения. Пока же он наслаждался теми минутами, когда Яков смотрел на него и заводил беседу. Тогда Гриша чувствовал себя живым и свободным.
Разумеется, минуты эти не длились вечно, и вскоре Гриша вспоминал, что он похоронен заживо в могиле из золота, рубинов и фарфора. Правда, с Яковом он чуть легче переносил заточение. Лондонская квартира была ему милее императорского дворца.
К счастью, одиночество его нового друга быстро рассеялось. Именно из письма Ицхаку Гриша узнал о девушке, которую Яков встретил на одном из приёмов. Она говорила по-английски с венгерским акцентом, несмотря на то что долгое время жила в Париже.
Её звали Эстер, и она преподавала в Королевском колледже
«Она училась вместе с Надей Буланже в Париже, а сейчас живёт с отцом в небольшой квартирке, наполненной ароматами нашего детства. Её отец был известным скрипачом, но теперь состарился и больше не может играть, как прежде. Иногда мы с ней ходим в кинотеатр. Ты ещё не бывал в кинотеатре, Ицхак? Признаюсь, я им очарован. Пожалуйста, расскажи и ты мне о своей новой жизни.
Вся семья очень тобой гордится.
В Лондоне вечера проходили точно так же, как в Будапеште. Яков с Гришей слушали новости и музыку, а потом Яков уходил спать, бросая на прощание: «Спокойной ночи. Увидимся утром».
По утрам Яков завтракал, брился и пил кофе с волшебным зельем, которое хранилось в ящичке с письменными принадлежностями. Он добавлял в кофе несколько капель и потягивал его, рассматривая фарфоровый чайник с рубинами и золотом.
– Друг мой, – говорил он дракончику. – Не знаю, какая злая судьба упрятала тебя в чайник, но надеюсь, что однажды ты обретёшь свободу.
Гриша всё бы отдал, чтобы получить возможность рассказать Якову про Леопольда Лашковича и наложенные им чары, но ему приходилось довольствоваться сочувствием не посвящённого в детали человека. Гриша со своей стороны надеялся, что Яков будет жить вечно, потому что ему вовсе не хотелось вновь оказаться на складе, магазинной полке или в другом доме.
Тем более что с ним происходило столько всего интересного! Со своего тёплого местечка на каминной полке Гриша слушал историю о том, как Яков попросил руки Эстер у её отца, а потом присутствовал на весёлом праздновании их свадьбы.
Эстер оказалась невысокой, пышной и жизнерадостной. Она наполняла пустую квартиру смехом и любовью, и с ней музыка в доме стала звучать намного чаще. Она целыми днями практиковалась на фортепиано и проводила уроки. Эстер играла не в той комнате, где обитал Гриша, но звуки её игры разносились по всей квартире.
С несчастным императором время тянулось медленнее некуда, а с неунывающими Эстер и Яковом пролетало быстро.
Гриша и опомниться не успел, как в доме появились дети. Они бегали по комнатам, хватаясь липкими ручками за всё подряд и обо всё спотыкаясь крохотными ножками. Их звали Рэйчел и Элла, и им передались тяга к знаниям Якова и бодрый настрой Эстер. Они росли у Гриши на глазах, и вскоре Рэйчел стала маленьким сорванцом, а Элла серьёзной девочкой.
Сестрёнки обожали Гришу и частенько забирали его к себе в спальню.
– Он будет нас защищать, пока мы спим, – объясняла Рэйчел.
Она подолгу смотрела на папин чайник с золотом и рубинами и однажды пришла к выводу, что за драгоценностями скрывается живое существо. Некоторые люди сами всё понимают, не задумываясь над тем, как им это пришло в голову, и малышка Рэйчел была как раз из таких. Она невооружённым глазом видела то, что представало перед её отцом лишь благодаря волшебному зелью.