Язык заклинаний
Шрифт:
– Надо отвезти тебя в Вену, – сказал Яков. – Ты поместишься в поезд?
– Я умею вырастать и уменьшаться, а ещё у меня есть крылья, – ответил Гриша. – Мне не нужен поезд. Конечно, я давно не практиковался, но мог бы сам долететь до Вены.
– Сколько тебе потребуется времени, чтобы снова научиться летать? – спросил Яков.
– Не знаю, – признался Гриша. – Я ещё ни разу не летал в Вену с тех пор, как ты меня вызволил из заварочного чайника.
Яков рассмеялся.
– Да, в этом ты прав.
– Мне срочно туда надо? – уточнил Гриша.
– Как можно скорее. Дядя написал, что всех драконов без регистрации
– Пожалуйста, передай девочкам, что мне очень хотелось с ними увидеться, – попросил Гриша. – И Эстер тоже.
Яков кивнул.
– Ты можешь остановиться в деревне, где они пережидали бомбардировки. Отдохнёшь там и оправишься от долгого заточения.
Яков достал карту и разложил её на столе. Гриша рассмеялся.
– Карта мне не нужна, – объяснил он. – Я найду путь по запаху.
– Разве ты мог улавливать запахи, когда был чайником? – удивился Яков. – Если бы я знал, принёс бы тебе листья из леса, чтобы ты чувствовал себя, как дома.
Гришу тронули его слова.
– Нет, не мог, зато сейчас могу. Здесь, в квартире, четыре человеческих запаха, и два из них особенно сильные – а значит, принадлежат юным созданиям.
– Уверен, что хочешь полететь один? – нахмурился Яков.
– Со мной ничего не случится, – ответил Гриша. – Обещаю.
– Разумеется, – пробормотал Яков. – Разумеется.
Какое-то время они молча смотрели друг на друга, не зная, что сказать. Навсегда ли они прощаются?
– Приезжай в Вену, – наконец попросил Гриша. – Я буду рад с тобой увидеться.
Яков прокашлялся и вытер слёзы.
– Где бы ты ни был, ты всегда останешься в моём сердце, – сказал он дракончику.
Гриша понимал, почему сердце его не ожесточилось, несмотря на то, как долго он пребывал под заклятием Леопольда Лашковича – его спасли Яков и вся семья Мердингеров. И он никогда их не забудет. Гриша вышел на улицы пыльного города и торжественно расправил крылья. Он уменьшился, чтобы не слишком их напрягать – ведь Гриша совсем недавно избавился от злых чар. Он взмыл в небо и сделал глубокий вдох, наполняя лёгкие благословенным воздухом свободы.
Дракончик летел всё выше и дальше от Лондона, с каждой минутой всё яснее осознавая, что это не сон, и он в самом деле дышит, летит, существует. Что он снова живой.
Глава шестая
Вена
Целых десять дней Гриша отдыхал в лесу за городом, лакомился желудями, веточками и листвой и оправлялся от заточения, и его крылья окрепли настолько, что с лёгкостью донесли дракончика до Австрии. После долгого полёта у драконов сильно пересыхает во рту. Всего за три часа их дыхание так нагревается от усердия, что начинает вскипать кровь! А от этого чешуйки становятся огненными, как нагретый южным солнцем песок. Поэтому Гриша приземлился прямо в воды Дуная, чтобы утолить жажду и искупаться.
Поплескавшись вволю, Гриша снова поднялся в воздух и быстро долетел до Вены. Как и писал дядя Якова, драконы обитали в роскошных отелях города. Солдаты поселили Гришу в номер отеля «Бристоль», и именно там у него состоялся первый разговор с другим драконом с тех пор, как он покинул лес.
– Я
Брег – это одна из небольших речушек в глубине Шварцвальда, которая протекает у истоков Дуная, пересекаясь с другой рекой. Грише было приятно, что, несмотря на долгое заточение в чайнике, на нём остался аромат родного леса.
– Я вырос у этой реки, – продолжил важный дракон. – Полагаю, ты тоже.
– Да! – воскликнул Гриша. – Здравствуй. Моё полное имя – Беневоленция Гаудиум, но ты, пожалуйста, зови меня Гриша. И извини за странный запах. Я много лет находился под страшным заклятьем.
– Индомитус Игнис, – представился дракон. – Но все зовут меня «Катор».
Они поклонились друг другу и соприкоснулись хвостами – так здороваются драконы при первой встрече. Вне битвы драконы всегда ведут себя вежливо и воспитанно.
– Я тебя старше, но всего лет на семьдесят, – сообщил Катор.
Дело в том, что с возрастом кончик драконьего хвоста удлиняется – за тридцать три года набирается около дюйма, а хвост Катора оказался примерно на два дюйма длиннее, чем у Гриши.
– Может, поэтому мы не знакомы, – предположил Гриша.
– А ещё потому, что я совсем молодым отправился воевать в мир людей и почти не знал своих ровесников, – добавил Катор. – До сих пор я не проиграл ни одной битвы.
Если вам интересно, имя Катора, Индомитус Игнис, означает «яростный огонь». И Катор яростно сражался, делая честь своему имени. Ещё юным его избрали защитником четырёх заколдованных кошек. Катор напомнил Грише о дракончиках, которые хвастались победами в грядущих битвах. Только вот этот воодушевлённый, покрытый боевыми шрамами дракон с чёрным пятном на шее уже всего достиг и хвастался вполне заслуженно.
Катор взял на себя обязательство представить Гришу остальным драконам, живущим в городе. Не все они были родом из Шварцвальда, и Гриша оказался самым младшим из них. Он всем кланялся и отметил про себя, что драконы, воевавшие в Японии, предпочитали соприкасаться не хвостами, а передними левыми лапами. Все относились к Грише очень дружелюбно, несмотря на его необычный запах. Ему приятно было вернуться к сородичам, и он потихоньку привыкал к новой жизни в Вене.
Даже без рассказов Катора несложно было заметить, как сильно изменились оба мира. Драконы привносили частичку волшебства в мир людей, но теперь человечество не нуждалось ни в магии, ни в драконах.
Солдаты и горожане ели, разговаривали, думали и ходили быстрее, чем когда-либо. Не самые важные дела, на которые требовалось чересчур много времени, обычно откладывались на потом. Американские и британские солдаты отвечали за вопрос с беженцами в Европе и относились к драконам не как к собратьям по оружию, а как к досадной неприятности, тесно связанной с нудной бумажной волокитой.
Сами драконы не видели в себе ничего неприятного, но жизнь в Вене доставляла им заметные неудобства. Развитие парового двигателя, железных дорог и электрических лампочек печально сказалось на этих волшебных созданиях. Даже по ночам в городе горел свет, и жители вели себя так, будто солнце и не садилось. У драконов ужасно уставали глаза. Их чувствительные уши, привыкшие к шуму борьбы, не выдерживали звона современной жизни.