Юдаизм. Сахарна

Розанов Василий Васильевич

Где же родник неверностей? Простая небрежность переводчиков, которых никто не будет проверять? Какая-нибудь тенденциозность, и тогда — какая же? Можно бы скрупулезно изучить дело и подметить общие наклоны этой тенденциозности.

Нужно, однако, принять во внимание следующее. Едва палестинские евреи узнали, что египетские их собратья дерзнули начать переводить Слово завета, данного исключительно одному израильскому народу в наставление и охранение, на греческий язык, на язык «гоев» («отверженных Богом»), как тотчас же все 70 «толковников-переводчиков» были подвергнуты «херему», т.е. отлучению от синагоги и общины израильской. По-нашему, — были «преданы анафеме», специальной еврейской. Так в этой плачевной «должности» они и переводили, по личному поручению царя, собиравшего свою знаменитую библиотеку и решившегося на греческом языке объединить все легенды и все священные книги не одного Запада, но и Востока. Перевод был сделан. Но как только евреи ознакомились с переводом, так херем (проклятие) немедленно был снят с переводчиков. Евреи успокоились. Почему они могли успокоиться? Приходится вернуться к тому, что я говорил в «Иудейской тайнописи». Она неоспоримо есть, и есть

в священных их книгах. Вполне разуметь их смысл в некоторых двоящихся и темных местах могут и вправе единственно евреи, «которым единолично дан закон», и смысла этого ни в каком случае они не должны выдавать «гоям». Наложен был «херем» ввиду испуга, что «тайное иудеев» переводчики рассеют по всему свету. Но переводчиков некому было проверять, переводчики были «патриоты своего отечества»; и, сберегая свою общину, оставляя «завет», т.е. «заветное» и «тайное» — только себе, они в кардинальных пунктах перевели, отклоняясь от тайномыслия еврейского в обычный греческий «здравый смысл», «рационализм», или в сближение с господствующими философскими системами; около чего могли быть еще и простые небрежности (как приведенные выше разночтения). Но вообще переводчики «не выдали своих», удовлетворив ученую в сущности прихоть греческого царя — поверхностно, формально и отнюдь не искренно. Евреи (учители их) всегда скрывали и скрывают до сих пор как некоторую национальную тайну, в чем же собственно заключался «завет Бога с ними», какова «материя и пункты» этого завета, каково содержание и текст договора-завета: неужели просто вера и повиновение со стороны людей и покровительство со стороны Божией? Всякому «праведнику» Бог «покровительствует»: это есть общерелигиозное, это есть и христианское, и католическое, и всякое языческое обоюдо-отношение. Явно, есть что что-то другое и главное. Об этом главном евреи — ни гу-гу. Полное молчание. Только наблюдая панораму, т.е. «все в целом» и Св. Писания, и еврейского «исполнения закона», мы замечаем, что дело вовсе не в «повиновении» и «покровительстве», сей слишком элементарной и обобщенной вещи, в сей до некоторой степени базарной вещи. Что есть «пункты», о которых действительно «гоям», да и никому, кроме «исполнителей», сказать нельзя. Отсюда в Талмуде мелькают изречения: «Исполнит тот, кто знает, как исполнить», а не знает — не надо объяснять. Тайномыслие и тайнодумие еврейское, тайночувствие их — явны, очевидны. Вот «выдачи»-то этого и испугались палестинские евреи. Но «свои своих не выдали», как и всегда у евреев. Нашего понимания их закона евреи вовсе не боятся, предоставляя нам брести в трафаретах общерелигиозной фразеологии о «покорности Богу» и что «Бог поможет нам», и что «лучше быть праведником, чем грешным», и «не убий», и «не укради». Но уже о первой заповеди: «Аз есмь Бог твой» — они ничего нам не скажут и никому не скажут, предоставляя думать, что это «только монотеизм», «вообще монотеизм». Но это и не «вообще» и не «только», а специальное еврейское: лично им и одним им сказанное и содержащееся imlicite уже в завете с Авраамом. «Ты один у Меня, и Я тебе буду Один», а «до других богов (не отвергаемых и сущих) нам дела нет». Вторая заповедь, опять не отвергая иных «богов», грозит: «Ни! Ни! ни — направо, ни — налево, ни — вверх, ни — вниз: а только Я Один как стеклышко буду в глазу своем». Никакого тут монотеизма нет, не утверждается, а есть сосредоточенность взгляда. «Пожалуйста, не рассеивайся и не гляди по сторонам». Все видят, что едва я сказал несколько слов, как смысл заповеди, излагаемой у нас догматически-рассудительно, получает какой-то другой оттенок, хотя слова все те же и смысл как будто тот же. Но иной привкус, страстно-патетический, — не протоиерейский; «невестин» привкус. И ведь израилю дана была «обетованная земля» именно в силу заключения завета, — дана еще Аврааму и сейчас же в момент договора. Что это такое, этот дар?.. Это — брачное «вено», брачный подарок: Авраама, как и весь израиль, Бог взял не в «торговый договор» с собою, а в «невестин договор»: смысл и мириады оттенков совсем другие! На этом основан совершенно особый дух празднования субботы («Царица Саб— бат спускается в домы еврейские с неба»), — дух какой-то невестин, дух какой-то свадебный, дух отнюдь во всяком случае (говорю символически и обобщая) не протоиерейский и не архиерейский. Все совсем получает другой колорит, другие краски на себя, другой тон... И — другие последствия, выводы. А форма и слова одни: «праздник», «7-й день». У евреев, кроме неугомонности и шума в истории (тоже характерно: на свадьбе всегда «шумят»), есть повсеместно и в каждом какая-то крикливость, страстность, патетичность, риторство, — маленькое сумасшествие, — и безумная настойчивость и самоуверенность. Все это от «Аз есмь Господь твой», но переведенной не «монотеистически-излагательно», а сосредоточенно и страстно. «Эй, не гляди по сторонам, а только на Меня одного: и раз это сделал — ничего не бойся, везде поддержу тебя». Евреи бессовестно и кидаются в головокружительные торговые предприятия, везде лезут, везде с нахрапом лезут, точно «все силы небесные» у них за спиною, точно их особый «Иегова» поддержит их во всяком мошенничестве. «Поддержит, — потому что я не свожу глаз с Него» (мнимое отвержение политеизма), — думает всякий еврей. «Мы свой завет знаем и никому не скажем». Тут начинаются бездны национальной субъективности, которая никогда не приходила богословам на ум. Для богословов евреи — «они» и их бог — «он», «Он». Они разглядывают юдаизм объективно. А в юдаизме-то именно и нет, и исключен «он». Юдаизм есть чудовищное и ослепительное разверзание «я» — в стороне земной (нация, евреи) и небесной (их «бог»), где все только субъективно, внутренно, где есть какая-то внутренняя мысль, текущая из «я» в «ты», с слиянием в одно «я» и «ты». И никогда, никогда еврей для Бога не есть «он» и Бог для еврея не есть «Он»...

Вдвоем...

А читавшие перевод остались как «они», — чужие, «гои», не нужные, обойденные. В этом и заключался секрет «перевода», т.е. так сделать, чтобы греки никак не попали в огненную черту «своих людей» и «своего (только своего) Бога».

1913

г.

Важный исторический вопрос

В «Утре России», в номере от 22 сентября, приват-доцент духовной академии г. А. Покровский поместил статью под заглавием: «К полемике о ритуальных убийствах: по поводу дела Бейлиса», а в «Русских Ведомостях», в номере от того же числа, приведено мнение профессора Петербургской духовной академии, «известного гебраиста», И. Г. Троицкого, по тому же предмету. Г-н Покровский, говоря, что в древнейший период своей истории евреи несомненно приносили жертвы Молоху, т.е. человеческие жертвы (мальчиков), говорит далее, что эти жертвы, как и весь культ Молоха, вызвали против себя величайшее движение еврейских пророков, уничтоживших его. Кончает статью он так: «Несомненно, что в завершительную, после пленения вавилонского, эпоху, — вместе с исчезновением остатков язычества, совершенно прекратились и эти человеческие жертвы, возврат к которым стал теперь религиозно и психологически совершенно невозможен для всякого правоверного иудея, нисколько не меньше, чем и для всякого верующего христианина. Таков голос неподкупной истории о кроваво-детских жертвах у древних евреев. Какой же вывод отсюда должны сделать мы к обвинению современного еврея в ритуальном убийстве? А тот единственный, что обвинение это запоздало по меньшей мере на двадцать пять веков».

Таково одно мнение.

Профессор Троицкий высказал корреспонденту «Русских Ведомостей»:

«Хотя я и не располагаю достаточным временем, но, понимая общественный интерес к этому делу, передам вам свой взгляд по существу вопроса. Я признаю, что во всех известных мне и изученных источниках древнееврейской литературы и библейской истории я не встречал никакого указания, чтобы можно было вывести заключение об употреблении крови иноплеменных, и в частности христиан. Евреи уважают свою личность, но относятся также с уважением и к личности других национальностей. Относительно употребления евреями крови животных вообще в письменных источниках, изученных мной, я не нашел указаний, разрешающих такое употребление. Устное же предание разрешает евреям употребление крови только рыб и саранчи; и лишь в самых исключительных случаях, когда кому-либо из евреев угрожает смерть и по условиям лечения это необходимо, разрешается употребление крови животных: но такое употребление разрешается по предписанию врачей, и притом в виде порошка или капсулей, чтобы больной и не знал, что он употребляет кровь. Обычно в основу обвинения до сих пор в таких процессах клались рассказы какой-нибудь деревенской бабы, николаевского солдата, которые от кого-то, где-то и что-то слышали, и редко к судебному разбирательству приглашался какой-нибудь эксперт. Не то в деле Бейлиса. Здесь привлечены профессора. Мнение Сикорского и отца Пранайтиса, конечно, совсем не то, что рассказ простой деревенской бабы. Обвиняют не Бейлиса, а весь еврейский народ. Отсюда-то и происходит нервность и тот интерес, которые проявляются к этому делу. Исход процесса имеет слишком серьезные последствия для нации, чтобы отнестись к нему поверхностно или пристрастно».

Слова ясные, большие, отчетливые. Глаза у обоих ученых, — позволим сравнение с совой, «птицей мудрости», — сильно выпученные, и зрачки расширенные. «Не видим! Не читали нигде!» — говорят оба ученые, конечно, — чистосердечно.

Но сова, «птица мудрости», при огромных глазах — не видит ничего днем. Так оба ученые, копаясь в мелких шрифтах Талмуда, как будто не видят, да и в самом деле не видят того, что знает всякий священник, просто любящий по вечерам читать Библию, «свою Библию», «нашу Библию».

Вот заповеди «Бога Израилева», отнюдь не «языческие» (приват— доцент Покровский), сказанные народу у Синая через Моисея:

«Исход», глава 34, стихи 17—19:

«Не делай себе богов литых».

«Праздник опресноков (пасху иудейскую) соблюдай».

«Все, разверзающее ложесна, — Мне, как и весь скот твой мужеского пола, разверзающий ложесна, из волов и овец».

Т. е. по закону, «по первому его параграфу», все живородное должно быть принесено Богу в жертву, во «всесожжение», «в приятное благоухание Господу», как вторит многократно Библия.

А вот «второй параграф» — исключение, в своем роде «сенатское разъяснение», делающее возможным жизнь на земле, продолжение жизни, сохранение жизни: ибо, по основному требованию, все разом и сейчас или скоро после рождения должно бы быть «сожжено Богу в жертву»:

Стих 20—21, прямое продолжение предыдущего:

«Первородное из ослов заменяй агнцем, а если не заменишь, то выкупи его; всех первенцев из сынов твоих (человеческих младенцев) выкупай».

«Шесть дней работай, а в седьмой день покойся».

Спрашиваю ученых: что это такое? Нужно же видеть и днем, нужно видеть не только в микроскоп и мелкий шрифт, а и крупное, явное.

Да это — заповедь «Бога Израилева», что «первенец из сынов Израилевых» должен бы по жажде Его к «сладкому благоуханию» принесен быть в жертву «Богу Израилеву»; должен бы... но не приносится в жертву, а заменяется, выкупается жертвоприношением животного.

А образец этого, первый, — жертвоприношение Исаака, тоже «первенца» от Сарры, Авраамом: ведь этой жертвы потребовал от Авраама не Молох, а потребовал вступивший с ним в завет «Бог Израилев». И когда уже все было готово — дрова зажжены, руки отрока связаны назад и сам Авраам взял нож, чтобы сейчас пронзить сына, посланный Богом ангел удержал руку Авраама и указал на овна или барана, запутавшегося рогами в кустах, который и был принесен взамен в жертву.

Так только «взамен», как не настоящее, а «настоящее» — явно есть человеческое жертвоприношение.

О чем пишет г. Покровский, о каком «опоздании на 25 веков», и о чем говорит профессор Троицкий, о каком «уважении к чужестранцам» (точно об этом идет речь!!!), когда жертвоприношение младенцев написано среди заповедей и законов и не было никогда отменено, а лишь заменено, по милосердию и жалости к страданию родительскому.

Так «заменено», а идея этого — есть. Есть тяготение, есть позыв, есть вкус. В законе установлены «ассигнации», но есть и «золото». «Бог Израилев» допустил ассигнации в жертвоприношениях: но сказал об этом, вслух в заповеди, дабы обратить памятование своего народа, что «ассигнация» есть лишь условный знак и «в ходу» настолько, насколько где-то хранится полный запас их всех обеспечивающего золота. Этот «золотой фонд» есть готовая, по примеру Авраама, принестись в жертву кровь всех живых «старших сынов» евреев, до сих пор от древности. Они все «пощажены», «заменены»: а в идее-то и в мысли они бы должны быть принесены в жертву.