Юдаизм. Сахарна
Шрифт:
Не хочет дышать воздухом на земле, где все так свободно, славно!
Не хочет бегать по земле, где так легко бегать.
А хочет дышать в земле и бежать сквозь землю, преодолевая в каждом вершке «вперед» ее немалое сопротивление.
«Полное отрицание всех удобств и благополучий». И «искание неудобного, трудного, тяжелого».
Так и в истории, и в жизни. Конечно, «большинство человечества» ходит в котелках. Все адвокаты, журналисты и вообще «порядочные люди». Но есть немногие определенные люди, которые определенно не хотят ходить в котелках, а надевают «что-то»
Как вы можете поручиться, что в сфере моей психологии и нашей психологии не может быть манифестации, обнаружений, действий и комплексов чувств, совершенно не похожих «на всю жизнь адвоката».
Да, есть люди, которые самоубиваются. Разве это вероятно? Самоубийство есть самый невероятный факт, и, однако, — он есть. Самоубиваются люди обеспеченные, с семьею, без внешних и гнетущих обстоятельств, «от тоски» и «не знаю, зачем жить?». Если такой невероятный
факт существует, как вы можете ручаться, что того -то — не может быть ? Все может быть на сложном и таинственном древе жизни людской. «Многого не может быть» — только у адвоката; но у человечества, уже для полноты, решительно все не только «может», но и «должно» быть. Иначе оно было бы машинкой, а не натурой.
Но это, скажут о самоубийствах, — пассивно и «себя».
Переходя к возможности активного, укажу: да разве всякое революционное убийство не есть в зерне своем жертвоприношение? «Свободе России» или «благополучию России и человечества я обрекаю в жертву жизнь его и потом жизнь свою», рассуждает Каляев. Адвокаты и революций не сделали, как не сделали религий. Между тем мы слышим в необозримом вое о деле Ющинского — Бейлиса только голос адвоката или, обобщеннее, «людей в котелке». И голос этот совершенно однообразен, однотонен и собственно содержит не «36 букв человеческого алфавита», а тянет только одно «а», — тянет утомительно до тошноты и рвоты. И в сущности не слагает ни одного членораздельного звука. Он просто не нужен.
Все напечатанное о деле Ющинского просто никому не интересно и совершенно не нужно и не имеет никакого значения для дела Ющинского. Ибо дело это и вопрос этот глубин человеческих, а адвокаты и вообще «в котелке» плавают на поверхности.
Дело это резкое и гордое. Оно говорит:
Не нужно адвоката.
Не нужно вообще «вас».
Не нужно безбожников. Мнящих мир механическим и бездушным. Нужен мир с цветами, звездами, «в первоначальных одеждах из шкур зверей», невинный и чистый, безгрешный и Божий.
А чтобы он был, из грязи, греха, опять «Божий» — принесем древнюю жертву, древнейшую, от истоков религии сущую и никогда не имеющую исчезнуть у павшего человечества, — жертву животную, живую и...
Сильные мысли заменяются многоточиями. Об очень «сильном» вообще не говорят, а просто его делают. Вообще в мире есть много чрезвычайно важного, о чем «не говорят», а делают: упорно, властно, исполнительно.
Адвокаты могут сколько им угодно кувыркаться
* * *
Мне хочется разбить самое зерно «дела Ющинского», показав, что оно не в том котле варится. И сделать это через указание на формы мышления и чувства, которые лежат подспудно под идеею жертв и вовсе не желают никуда уйти. «Невозможно! Невозможно! Невозможно!» Ах, господа, «кажется невозможно, чтобы дети рождались... из такого постыдства, которого — ни назвать, ни — описать, ни — картинки дать». А вот, подите же, «рождаются» и «рождаются». Каким-то чудом даже у адвокатов иногда «рождаются дети»... Доходят эти господа до такого бесстыдства: коего ни назвать, ни в фотографии снять.
Ах, господа адвокаты сами не знают того, что в натуре своей они гораздо глубже, чем сознают себя на улице и «в котелке»; и что до известной степени и в некоторые моменты жизни они «приносят жертвы Ваалу и Астарте» и даже не прочь ножом чиркнуть «по ритуалу». Только этого не сознают. В них это заложено как темная возможность. А в истории и кое-где теперь эти «возможности» целого человечества раскрываются.
Мои личные рассуждения, как слишком «мои», — были бы неубедительны. К счастью, в мои руки попали два документа, уже «чужим слогом» написанные, которые и могут показать читателю, что вообще эти «туманы плавают в мире», и вот один из них капнул каплей на несчастную голову Ющинского.
Вечером, в день, как была напечатана статья «Важный исторический вопрос» (об обрезании, как крови жертвенной человеческой, в иудаизме теперь), я получил на имя редакции анонимную открытку:
«М. г. А как вы объясняете слова: Сия есть кровь Моя Нового Завета, — и что это место есть главное в литургии»?
Т. е. — и «у вас то же, что у иудеев»: «жертва», и именно «кровью», как главная часть религии и богослужения.
Я затрепетал, получив. И ухватился только за написанное выражение — «слова». «Как вы объясняете слова?»... «Демон! — мысленно говорил я, — так ведь слова. Господь Иисус Христос отменил кровавые жертвы, заменив их словом о жертве».
Но потом смутился: нам запрещено веровать, что это только «слова», а поведено веровать, что мы «вкушаем Тело и Кровь Господа нашего Иисуса Христа». Священник говорит о причащении причащающимся: «Верую и исповедую, что сие есть самое Пречистое Тело Твое и Самая Пречистая Кровь Твоя»... У католиков это выражено со страстным нажимом: они не дают мирянам крови, а только священник ее пьет. Хотя если бы «вино» и только «слово», — то отчего всем не дать?
Так прошли дни, — когда я получил длинное письмо о всем деле Бейлиса от человека, коему в какой-то газете попалось извлечение из моей статьи «Важный исторический вопрос». Пишет он, комкая и сокращая дело, потому что в горе: умер его близкий родственник. И вот, весь грустя, около бесконечно грустящих близких, он и пишет «о всех этих грустных обстоятельствах мира», из которых вытекли жертвоприношения. Письмо с Кавказа. Он христианин, а главное — очень жизненно чувствующий человек, «в митре», говоря символически.