Юг в огне

Петров-Бирюк Дмитрий Ильич

– Давай, Ваня!
– снова беспокойно вскричал поручик.
– Гони скорее, родной!

– Сейчас, - отозвался тот.
– Что-то мотор барахлит.

– Что вы наделали?
– донесся до поручика визгливый голос толстого офицера.
– Стой!
– заорал он, выхватывая из кобуры револьвер и бросаясь к автомобилю.
– Стой! Стрелять буду!..

– Да гони ж ты, Иван!
– в отчаянии крикнул поручик, вынимая наган из кобуры.

Мотор, наконец, затарахтел. Шофер вскочил в кабину, сел за руль. Автомобиль качнулся и тронулся с места.

Толстый

офицер, видимо начальник тюрьмы, есаул и надзиратели с перепуганными лицами, на ходу стреляя из револьверов, некоторое время бежали вслед за машиной, вопя:

– Стой!.. Стой!..

Поручик высунулся из кабины и озорно, по-мальчишески, помахал им рукой.

– Всего хорошего, господа! До скорого свидания на том свете!..

Когда от тюрьмы отъехали верст на двадцать, поручик велел шоферу остановить машину. Выскочив из кабины, он заявил:

– Ну, теперь, друзья, вылезайте из машины и быстрее расходитесь.

Семаков соскочил с машины и бросился в объятья офицера.

– Витя! Дьяволина ты этакий...
– и слезы хлынули у него из глаз.

– Иван Гаврилович!
– изумился Виктор.
– Да ты что же это?

– Прости за слабость, - вытирая рукавом глаза, сказал Семаков. Видно, стар стал, что ли... Давай, крестник, еще раз поцелую... Как это ты все устроил?

– О!
– сказал Виктор.
– Все это устроил подпольный комитет. Я только с товарищами выполнял его волю. Помог нам очень и вот этот мой товарищ по гимназии, - указал он на Колчанова.

Все освобожденные из тюрьмы торопливо жали Виктору руки, благодарили его.

...Раскидывая грязь по сторонам, машина помчалась по шоссе и вскоре скрылась из виду.

Семаков посмотрел на быстро уходившего к Аксайской станице Колчанова, сказал:

– Ну, товарищи, расходись по одному, по двое в разные стороны...

Семаков с Виктором решили идти в Аксай и там, дождавшись поезда, ехать в Ростов.

XVII

В декабре в Новочеркасск прибыла англо-французская союзная делегация в составе: от англичан - генерала Пуля, полковника Киса, майора Эдварса и капитана Олкока и от французов - капитанов Бертело, Фукэ и лейтенанта Эрлиша.

После бала, прошедшего с большой помпезностью в атаманском дворце, где многие гости перепились до бесчувствия, союзников на следующий день повезли осматривать столицу Дона.

В числе других казачьих офицеров Константину, как знающему английский язык, пришлось сопровождать гостей в их поездке по городу. Он сидел в фаэтоне с флегматичными и равнодушными ко всему англичанами майором Эдварсом и капитаном Олкоком.

Майор Эдварс - выбритый, высокий и тощий, с сильно развитой челюстью - иногда вглядывался серыми, холодными, скучающими глазами в какой-нибудь заинтересовавший его предмет и, посасывая трубку, указывал сухим длинным пальцем:

– Это что? Кому монумент?

– Памятник атаману Платову, - отвечал Константин.
– Работы скульптора Антокольского. Платов - герой Отечественной войны 1812 года. Побывал у вас в Лондоне в 1814 году.

– Олл райт!
– удовлетворенно

кивал головой Эдварс.
– А это кто?

– Атаманцы, - пояснял Константин.
– Казачьи гвардейцы.

– Угу.

Когда проезжали Соборную площадь, иностранцев поразил мощный вид чугунного Ермака, одиноко стоявшего на гранитном пьедестале. Выскочив из автомобилей и саней, иностранные офицеры пошли осматривать памятник. Казалось, что Ермак глядел на них хмуро и мрачно, как на незваных пришельцев.

Гостей повезли в музей донского казачества, затем в офицерскую школу и кадетский корпус, а оттуда прямо на вокзал.

Здесь уже поджидал союзников специальный атаманский поезд, который должен был повезти их на восточный, царицынский фронт. Многие иностранные офицеры не хотели ехать. Но атаман Краснов убедительно просил их сделать ему одолжение. Краснову нужно было показать союзной миссии, в каких трудных условиях сражаются казаки на фронте. Этим он хотел вызвать у них больше сочувствия и щедрости. Сам атаман со своей свитой и сопровождал иностранцев на фронт. Как адъютант атамана Константин также был в числе свиты.

Когда наутро за завтраком встретились все, Константин среди иностранных офицеров увидел Брюса Брэйнарда. Зачем ехал этот делец на фронт, было непонятно. Расспрашивать же его об этом Константину был неудобно.

После завтрака Константин ушел к себе в вагон и стал смотреть в окно. На заснеженных полях то там, то сям лежали полуобглоданные бродячими собаками трупы лошадей и верблюдов - следы недавних боев. Местами были видны черные провалы окопов, оборванные проволочные заграждения. Мимо окон бежали разбитые снарядами красные кирпичные железнодорожные будки и казармы для рабочих. Почти повсюду мосты были взорваны.

Замедляя ход, поезд осторожно, словно крадучись, переполз по временно поставленному мосту через какую-то реку. Все вокруг, в разных направлениях, изборождено глубокими морщинами окопов. Совсем недавно, всего несколько дней назад, здесь кипели ожесточенные сражения.

Показалась станция Чир.

– Господа, - пригласил Краснов англичан и французов, - прошу вас на минутку выйти на платформу. Народ вышел вас встречать.

Константин также вслед за всеми вышел из вагона.

Посреди платформы выстроился почетный караул: на правом фланге седобородые старики, на левом - молодые, фронтовые казаки. Перед караулом, вытянувшись, топорща усы, стоял генерал Мамонтов, за ним - генерал Толкушкин.

– Здравствуйте, родные мои!
– поздоровался со стариками Краснов.

– Здравия же... ваше высокопревосходительство!
– выкатывая глаза на атамана, рявкнули старики.

Атаман произнес речь.

– ...Пусть ваши сыновья, - закончил он, - завершают священное дело спасения славы казачьей, начатой вами.

Под крики "ура" атаман перешел к шеренге молодых казаков.

Высокий костлявый старик, генерал Пуль, посасывая потухшую трубку, стоял со своими офицерами у вагона, дожидаясь, когда атаман представит его казакам.