Юг в огне
Шрифт:
– Прошу, генерал, - любезно улыбаясь, обратился к нему по-английски Краснов, - принять почетный караул.
Пуль медленно стал обходить шеренгу казаков, вглядываясь в каждого, временами останавливаясь, рассматривая у казаков одежду, оружие, иногда поднимая полы шинелей, ощупывая пальцами добротность сукна. Подойдя к какому-то горбоносому, бородатому казаку, стоявшему в строю, Пуль ткнул ему кулаком в живот. Казак охнул и выронил из рук шашку. Иностранные офицеры засмеялись шутке генерала.
– Нельзя так солдату живот
– Подвел, подлец!
Константин подошел ближе, взглянул на сконфуженного старика и побагровел от стыда: он узнал своего отца. Избегая его смущенного, страдальческого взгляда, он прошел мимо.
К генералу Пулю с поклонами подошли станичные атаманы ближайших станиц. С краткой речью выступил атаман Нижне-Чирской станицы, тучный, сивобородый подъесаул.
От имени генерала Пуля и всей союзной миссии ответную речь держал на русском языке еще совсем молоденький румяный французский лейтенант Эрлиш.
– Добрый казак, - нервно повизгивал он тенорком, отчаянно жестикулируя.
– Слюшай меня, слюшай, пожалюста! Скоро сюда, Дон, придет много союзников. О, очень много! Придет франс пушка, придет инглиш танка, много танка... Все пойдет Москва... Москва спасать нужно. Ой, как нужно Москва. Ура-а!.. Кричи много ура-а!
Краснов, несколько смущенный бессвязной и мало вразумительной речью французского союзника, взмахивал руками, дирижируя, и по его указке до хрипоты кричали "ура!".
Кряжистый, с длинным красным носом, генерал Толкушкин, успевший по случаю приезда союзной миссии проглотить лишних стакана два водки, покачиваясь из стороны в сторону, хрипло пробасил:
– Эх, братцы вы мои! Дали б мне наши союзники два танка, я б с ними да с одним лишь казачьим разъездом через неделю вошел бы в Москву. Ей-богу, не вру! Господин Пуль, разрешите...
Оттолкнув стоявшего на пути Мамонтова, Толкушкин, пошатываясь, подошел к Пулю, помахивая красиво отделанной плеткой.
– Господин генерал!
Краснов, с опаской доглядывая на пьяного Толкушкина, сказал по-английски Пулю:
– Этот генерал хочет с вами говорить.
– Слушаю вас, - сказал Пуль, останавливаясь и смотря на Толкушкина.
Толкушкин взмахнул нагайкой. Краснов похолодел - ударит. Но нет, тот не ударил.
– Генерал, - сказал Толкушкин, пьяно всхлипывая.
– Все казачество радо вашему приезду... И я рад... Потому как вы ведь наши союзники... А раз союзники, то и пойдем вместе бить нашего общего врага - большевиков... Будем бить их в хвост и в гриву, не давать с...
Краснов смутился и не перевел последней фразы. Заметив улыбки на лицах белогвардейских офицеров, Пуль потребовал от Краснова, чтобы тот дословно перевел сказанное Толкушкиным.
–
– Ничего, скажите, - настаивал Пуль.
Краснов перевел. Пуль громко расхохотался.
– Остро сказано.
– Возьмите, генерал, эту плеть на память от донских казаков, - вдруг предложил Толкушкин нагайку Пулю.
– Она вам пригодится... Этой нагайкой вы крепко будете хлестать нашего врага.
– Оригинальный подарок, - улыбаясь, сказал Пуль, рассматривая красиво отделанную нагайку.
– Я рад принять этот подарок от донского казачества. Подарок мне этот, действительно, пригодится.
...Расстроенный происшествием с отцом, Константин, хмурясь, стоял у вагона, дожидаясь, когда члены миссии пойдут в него. Здесь-то его и разыскал Василий Петрович.
– Сынок, - сокрушенно сказал он.
Константин вздрогнул и воровато огляделся вокруг: не наблюдает ли кто. Убедившись в том, что на них никто не обращает внимания, он недовольно спросил:
– Ну что тебе надо, отец?
Старик ошарашенно посмотрел на него.
– Да ты сын мне али кто?
– Сын, - мрачно промолвил Константин.
– Но ты сегодня в такую глупую историю влип, что мне просто стыдно с тобой разговаривать...
– С отцом стыдно?!
– Да, - сердито выкрикнул Константин.
– Именно с тобой, с отцом. Какой тебя черт заставил в этот дурацкий почетный караул становиться?.. А если уж стал, то надо бы не выпячивать брюхо, как беременная баба. И вообще-то, зачем ты сюда попал? Почему ты бросил дом, мать, семью?.. Ведь не могли же тебя мобилизовать, старика.
– Сам пошел, добровольно, - угрюмо буркнул Василий Петрович.
– Сам, - озлобленно усмехнулся Константин.
– Глупость сделал. В твоих ли летах это делать?
– Хотел помочь...
– Помощник мне тоже. Что ты сегодня натворил? Ты ж меня осрамил. Хорошо еще, что никто здесь не знает, что ты мой отец, а то прямо-таки хоть убегай отсюда. Иди, я с тобой больше не могу говорить. Вот, кажется, на нас обращают внимание. Иди!
Василий Петрович ошеломленно смотрел на сына.
– Так ты, стало быть, своего отца стыдишься, а?
– наливаясь гневом, спросил он у Константина.
– Гонишь отца?
– Не кричи!
– сморщившись, - зашипел Константин.
– Услышать могут.
– Ах ты, сукин сын!
– вдруг громко завопил Василий Петрович.
– Нехай все слышат, какой ты мерзавец. Отца застыдился... Будь ты проклят, сатана!.. Ишь ты, в полковники его вывел, а он теперь с отцом не желает разговаривать, стыдно, вишь, ему.
Константин, как обожженный, рванулся к вагону, ухватился за поручни, вспрыгнул на площадку и скрылся за дверью.
– Ишь ты, - продолжал бушевать старик.
– Полковником стал, ваше высокоблагородие. Значит, теперь и родителей не надо признавать. Пожалуюсь самому атаману Краснову.