Юг в огне

Петров-Бирюк Дмитрий Ильич

Он взлетел на коня и с места в карьер помчался к своему эскадрону. Сазон последовал за ним. Прохор намеревался со своими конниками броситься на вражескую батарею и заставить ее замолчать.

Но как он ни торопился, ему то и дело приходилось задерживать коня. Навстречу в страхе бежали женщины с детьми, старики, старухи. Мчались подводы. Один раз его чуть не сбросил с седла в ужасе шарахнувшийся в сторону жеребец. Прохор косо взглянул на куст, которого так испугался его конь, и в его памяти запечатлелась страшная картина: под кустом

лежал труп молодой, красивой женщины. К ее обнаженной полной груди прильнул мертвый грудной ребенок...

Навстречу скакал Буденный с группой сопровождавших его всадников. Увидев мчавшегося Прохора, он поднял руку и остановился.

– Ты что тут разъезжаешь, Ермаков?
– спросил он.

– Хочу взять свой эскадрон, - сказал Прохор, - и пойти в атаку на белую батарею, чтоб заставить ее замолчать.

– Опоздал, - произнес Буденный и обернулся.
– Видишь вон!
– махнул он рукой.
– Городовиков со своими.

Весь пригорок был усыпан всадниками. Рассыпавшись полукружьем, они стремительно охватывали батарею белых.

Недалеко от Буденного и Прохора в грохоте взвился пышный букет взрыва. Над головами со свистом пролетели осколки. Буденный посмотрел на воронку, образовавшуюся от взрыва, покачал головой.

– Сволочи. Народу много невинного побьют... Слушай, Ермаков, выдели из своего эскадрона человек двадцать!.. Будем строить мост...

– Слушаюсь, товарищ командир, - ответил Прохор.

– Да вот не дадут строить, - сказал с досадой Буденный, оглядываясь на пригорок, с которого еще продолжали из орудий обстреливать белые.
– Они ведь теперь будут пользоваться нашим затруднением. Поехали!..

* * *

Это была мужественная, упорная работа. Вокруг разрушенного моста, как муравьи, кишели люди и подводы. Все способные работать - малый и старый были привлечены к строительству моста. Подводы беженцев разгрузили от домашнего скарба и на них возили песок и щебень. Старики и женщины таскали землю в ведрах, ребятишки - в подолах и корытах.

Белые все время наседали, стремясь помешать строительству. Возникали кровопролитные схватки. Но ничто не могло приостановить работу. Насыпь заметно росла.

И когда стало уже совсем нетерпимо от артиллерийского огня белых, кто-то из партизан предложил разметать стога соломы по полю в стороне казачьих батарей и поджечь.

Мысль была остроумная.

Когда копны соломы разложили по полю и подожгли их, бурые клубы дыма поднялись высоко к небу, густой завесой заслонили строительство моста.

Белым не стало видно работающих на мосту. Стрельба вслепую уже не причиняла такого ущерба партизанам и беженцам, как раньше.

Но вот работа закончилась. Огромная насыпь перекинулась через реку. По ней уложили рельсы и осторожно, вагон за вагоном, перекатили составы. А вслед за ними переправились и подводы...

С боями, с большими трудностями продолжали беженцы свой многострадальный путь, охраняемые партизанскими частями...

II

К

концу октября ударили легкие морозцы. По окраинцам Дон оброс тонким ледком. Ватаги ребятишек высыпали на реку, с гулким звоном гоняли клюшками по молодому ледку чекмарь.

Недалеко от Нижне-Чирской станицы к Дону стягивались конные и пластунские полки Донской белой армии. Саперные части наскоро устанавливали через реку понтоны.

Войска скапливались на берегу в ожидании переправы. Солидные, бородатые казаки перемешались с безусыми парнями, впервые выбравшимися из своих хуторов и станиц и теперь с нескрываемым любопытством озиравшимися вокруг.

С шумом и гамом к реке подвозились тяжелые гаубицы. С металлическим скрежетом огромными черепахами подползали к переправе неуклюжие, громоздкие танки.

– Го-го-го!..
– при виде их радостно гоготали казаки.
– Вот, чудища так чудища... Да ежели их штук пять напустить на красных, так они ж, проклятые, и портки свои растеряют...

То там, то здесь со звонким ржанием дрались жеребцы. Кое-где, собравшись группами, подбодренные добрым глотком первача-самогона, казаки пели с лихими присвистами походные, боевые песни...

Еще сравнительно молодой, лет сорока, сухощавый, с длинным орлиным носом генерал Мамонтов, месяца два как получивший от Войскового круга генеральский чин, во взбитой набекрень каракулевой папахе, в защитного цвета меховой бекеше, в сопровождении нескольких подтянутых, подобранных офицеров, командиров полков, разъезжал по берегу. Временами он останавливал лоснящегося от сытости вороного коня и внимательно вглядывался то в подходившие к берегу полки, то в саперов, проворно устанавливающих понтоны через реку.

– Я рад, господа, - довольным голосом говорил он, - что эта миссия возложена на меня... именно на меня. Уверяю вас, что с этой миссией я успешно справлюсь. Большевики воображают, что Царицын - это Верден... Они его укрепляют, скапливают огромное количество войска, готовятся яростно защищать... Интересно знать, что они понимают в стратегии?.. Командует армией у них какой-то луганский рабочий по фамилии Ворошилов... Вот с такими полководцами, - рассмеялся генерал, - нам придется сражаться...

– Ваше превосходительство, - подобострастно смеясь, проговорил седоусый войсковой старшина, - мне кажется, достаточно двух дней для того, чтоб такой мощной силой, - хвастливо махнул он рукой, затянутой в замшевую перчатку, - разбросать от стен Царицына, как мусор, красных.

– Ну, может быть, и не два дня, - снисходительно сказал Мамонтов, - а неделя потребуется для этого. Через неделю, я даю гарантию, красных в Царицыне не будет.

– Совершенно верно, ваше превосходительство, - учтиво подтвердил Константин, также находившийся в свите генерала.
– Недели достаточно. При виде таких вот штучек, - указал он на танки, - красные зададут такого деру, что их и в Москве не удержишь.