Юг в огне

Петров-Бирюк Дмитрий Ильич

Старик недоуменно оглянулся и, узнав племянника, живо выбежал из толпы.

– Слава богу!
– перекрестился он.
– Нашелся. А я тебя, брат, искал-искал... Уж кого только ни спрашивал о тебе...

– Значит, ты тоже, дядя, ушел из станицы?

– А как же. Страшно, Проша, оставаться... Ведь они ж, проклятые белые, и повесить могут... Хоть и старый я, а такой смертью помирать не хочу...

– Надю-то ты не видел?

– Да как же не видел, - сказал старик.
– Вместе ж мы с ней идем... Прям, бедняжка, окалечилась.

Ноги разболелись... Ради Христа упросил я вон казака, чтоб подвез ее хоть немножко... Подотдохнет малость.

– Да где ж она?
– радостно заулыбался Дмитрий Шушлябин.

– А вон на подводе!
– махнул рукой вперед старик.
– Пойдемте к ней.

Обгоняя возы и людей, бредущих по дороге, старик подвел Прохора и Дмитрия к подводе, где, пристроившись в задке телеги, скорчившись комочком, спала Надя.

– Надюша! А Надюша!
– толкнул ее Егор Андреевич.
– Ты погляди-кось, кого я разыскал-то... Хи-хи!..

Девушка, увидев брата и Дмитрия, радостно вскрикнула:

– Братушка!.. Митя!.. Да где ж ты их, дядя, разыскал?

– Сами разыскались... Ну, слезай, племянница. Теперь мы с тобой отмучились.

Надя привстала, чтоб спрыгнуть с телеги.

– Подожди, Надюша, - сказал Дмитрий и, соскочив с лошади, подбежал к телеге, протянул к девушке руки. Она бросилась в его объятья. Юноша бережно поставил ее на землю.

– Гм, - ухмыльнулся Сазон.
– Ухватистый парень.

– Ну, куда же ты теперь нас, племянничек, денешь, а?
– спросил Егор Андреевич.

– К себе в эскадрон возьму, - сказал Прохор.
– Ведь я теперь, дядя, командир эскадрона Первого крестьянского социалистического кавалерийского полка...

– Ишь ты, - с удивлением покачал головой старик.
– Шишка-то важная... Что ж мы у тебя будем делать?.. Воевать, что ли?

– Воевать не воевать, а помогать будете... Тебя в обоз определю, тачанкой будешь управлять, а сестра будет за больными да ранеными ухаживать...

– Ну что ж, - охотно согласился старик.
– И это дело.

Эскадрон Прохора находился сзади, прикрывая обоз беженцев. Поэтому, отъехав в сторону, Прохор разнуздал жеребца, не отпуская повода, пустил его пастись.

– Отдыхайте, - сказал Прохор всем остальным.
– Будем ждать свой эскадрон...

Егор Андреевич тяжело опустился на землю.

– Садись, Надюша...

Девушка, сев около дяди, не сводила восторженного взгляда с Дмитрия. Парень, смущенно улыбаясь, радостно поглядывал на нее.

Прохор заметил, что неожиданно поток подвод и беженцев приостановился. Стали и поездные составы. Стоял, попыхивая из трубы дымом, впереди и бронепоезд.

– В чем дело?
– спросил Прохор у проезжавшего верхом конника. Опять, что ли, воды в паровозе нет?

– Да нет, товарищ, - сказал конник.
– Дело в другом. Бронепоезд подошел к реке Сал, а белые, гады, взорвали мост. Как будем теперь переправляться на тот берег?.. Слыхал, будто начальство хочет строить мост...

Заухали

пушки. С всхлипывающим взвыванием над головой неслись снаряды и взрывались близ железной дороги, вдоль которой тянулся поток беженцев. Это белые стали обстреливать беглым артиллерийским огнем.

Поднялся невообразимый гвалт, послышались душераздирающие крики детей, отчаянные вопли матерей. Люди, обезумев от ужаса, бросились бежать куда попало. Ломая оглобли и опрокидывая возы, заметались в страхе лошади и быки, обрывая веревки, помчались по степи перепуганные коровы. Жалобно заскулили собаки.

– Матерь божья!
– бледнея, закрестился Егор Андреевич.
– Упаси и помилуй!.. Надюшка, ложись, родная!.. Ложись!.. Прижимайся к земле, она упасет...

Прохор сообразил, что белые в этом месте устроили ловушку. Взорвав мост, они решили задержать переправу партизан и беженцев через реку и перестрелять их губительным огнем своей артиллерии. В бинокль было видно, как на пригорке в солнечном сиянии муравьями копошились у орудий едва приметные фигурки людей.

– Дмитрий!
– крикнул Прохор.
– Оставляю на твое попечение Надю и дядю... Сазон, за мной!

Он взлетел на коня и с места в карьер помчался к своему эскадрону. Сазон последовал за ним. Прохор намеревался со своими конниками броситься на вражескую батарею и заставить ее замолчать.

Но как он ни торопился, ему то и дело приходилось задерживать коня. Навстречу в страхе бежали женщины с детьми, старики, старухи. Мчались подводы. Один раз его чуть не сбросил с седла в ужасе шарахнувшийся в сторону жеребец. Прохор косо взглянул на куст, которого так испугался его конь, и в его памяти запечатлелась страшная картина: под кустом лежал труп молодой, красивой женщины. К ее обнаженной полной груди прильнул мертвый грудной ребенок...

Навстречу скакал Буденный с группой сопровождавших его всадников. Увидев мчавшегося Прохора, он поднял руку и остановился.

– Ты что тут разъезжаешь, Ермаков?
– спросил он.

– Хочу взять свой эскадрон, - сказал Прохор, - и пойти в атаку на белую батарею, чтоб заставить ее замолчать.

– Опоздал, - произнес Буденный и обернулся.
– Видишь вон!
– махнул он рукой.
– Городовиков со своими.

Весь пригорок был усыпан всадниками. Рассыпавшись полукружьем, они стремительно охватывали батарею белых.

Недалеко от Буденного и Прохора в грохоте взвился пышный букет взрыва. Над головами со свистом пролетели осколки. Буденный посмотрел на воронку, образовавшуюся от взрыва, покачал головой.

– Сволочи. Народу много невинного побьют... Слушай, Ермаков, выдели из своего эскадрона человек двадцать!.. Будем строить мост...

– Слушаюсь, товарищ командир, - ответил Прохор.

– Да вот не дадут строить, - сказал с досадой Буденный, оглядываясь на пригорок, с которого еще продолжали из орудий обстреливать белые.
– Они ведь теперь будут пользоваться нашим затруднением. Поехали!..